— Куда это он? — на дороге появилась Зоя.

Я только развела руками.

От поля тянуло августовским утренним холодом и сыростью. Зоины рыжие пряди стали совсем розовыми, а в светлых глазах дрожали розовые блики. Обхватив плечи руками, она постояла ещё немного рядом, замёрзла и вернулась в машину, а я осталась всматриваться в рассеивающуюся в первых солнечных лучах розовую дымку.

Всё кругом было наполнено неясным ожиданием чего-то прекрасного. Как по утрам в далёком детстве. Когда просыпаешься и, ещё нежась в кровати, чувствуешь в животе счастливое предвкушение нового дня.

Вернулся Артём возбужденный и взъерошенный, с такими же розовыми щеками, как и всё вокруг. Но ко мне не подошел, а первым делом сунулся в машину. Покопался в бардачке, достал маленький рекламный блокнот, карандаш и, положив на крышу Пандоры, стал что-то сосредоточенно записывать, а когда закончил, вытерся подолом майки и перед тем, как исчезнуть на водительском сидении, весело крикнул:

— Эй, Витя. Я тебя люблю!

— Это стихи? Да? — с любопытством стала допытываться Зоя, как только мы снова тронулись.

— Шутишь? — Артём засмеялся. — Я похож на поэта?

И тут я, наконец, догадалась.

— Музыка?

Он кивнул.

— Неужели ты и правда её слышишь?

— Конечно же, слышу. Вот она, — он помахал блокнотом. — Это музыка мира и она совершенна.

— Ты пишешь песню? — спросила Зоя.

— Саундтрек.

— К фильму?

— К нашей истории.

— Какой ещё истории?

— Той сказке, которую Витя придумывает прямо сейчас.

— Ты сочиняешь сказки? — Зоя перекинулась на меня.

— Артём шутит, — я смутилась. — Давно уже ничего не писала. Сказки тем более.

— Это не мешает им происходить у тебя в голове, — он сгреб меня за плечи и прижал к себе.

Так в обнимку мы долго ехали по пустой дороге в сверкающих лучах встающего солнца, и мне вдруг пришло в голову, что любовь и свобода, по сути — антонимы.

На месте мы были в восемь утра, но прежде, чем добрались, почти два часа плутали по округе.

Убегающие в глушь соснового леса кирпичные стены забора были густо увитыми диким виноградом и будто выросли перед нами, полностью сливаясь с окружающей зеленью.

Макс позвонил в звонок на столбе чугунных ворот, и прежде, чем они с черепашьей неторопливостью растворились, прошло не менее десяти минут.

Широкая асфальтированная дорога вела к утонувшему в диком буйстве растений огромному белому особняку.

Всё обильно цвело и зеленело: разросшиеся деревья и кустарники, увитые цветами арки, одичавшие клумбы. Среди некошеной травы вдоль дорожек проглядывали спинки лавочек и декоративные фонари.

Так, наверное, выглядел заколдованный дом Лесного зверя в «Аленьком цветочке». Необычайное, потустороннее зрелище, впечатлившее нас всех четверых настолько, что мы замерли, оглядываясь по сторонам, и до самого крыльца ехали молча.

Возле необъятной белой колонны на мраморных ступенях крыльца нас поджидал высокий хмурый парень в чёрных трусах от футбольной формы. Его голая грудь, коленки, локти и даже светлые, коротко стриженые волосы в нескольких местах были перепачканы зелёной краской.

— Ты — Артём? — спросил он с грубоватой простотой, как только мы выбрались из машины. — Я тебя старше представлял.

— А я представлял, что тут рай… — отозвался Артём, придирчиво озираясь.

— Это же рай суицидника, — усмехнулся Макс, тоже крутя во все стороны головой. — У них свой рай.

— У самоубийц не бывает рая, — заметила Зоя.

— Ну, это ты ему потом сама объяснишь, — Артём быстро поднялся на крыльцо. — Короче, показывай дом, поедим, потом спать завалимся. На сутки. А может и больше.

— Ты же типа покупатель? — уточнил парень.

— А вот это будет зависеть от того, что я увижу, и от твоего поведения, кстати, тоже.

— Ясно, — парень сонно потянулся. — Тогда пошли.

Тоня

Я уговорила Амелина пойти ко мне, чтобы отметить его поступление. Он, разумеется, долго отказывался и придумывал различные отговорки, но потом сдался.

Заказали суши и салаты. Мама у меня совсем ничего не готовила, но зато она достала бутылку красного сухого вина, банку оливок, чесночный хлеб и сыр. И пока ждали суши, накрыла стол.

Заглянув на кухню и увидев вино, папа обрадовался, откупорил бутылку и тут же подсел к нам, заметив, в своё оправдание, что вино мы не пьем, а это значит, что без помощи нам не обойтись.

Папа у меня был молодой и компанейский, он обожал всякого рода спонтанные посиделки и разговоры.

— Ну, и как там в деревне? — спросила мама. — Чем занимались?

— Да ничем, — ответила я. — Купались, загорали и бездельничали.

— Красота… — с мечтательным вздохом протянул папа. — Где мои семнадцать лет?

— А что-то интересное было? — принялась любопытничать мама. — Приключения какие-нибудь?

— Мам, — я строго посмотрела на неё. — Вы когда меня к Косте отпускали, ты сама сказала: «чтобы без приключений». Помнишь?

Мне не нравилось, что они так оживились и набросились с расспросами.

— Да, конечно, — мама сделала вид, что не замечает этого. — Но я же не те приключения имею в виду. А какие-нибудь интересные. Весёлые. Что-то необычное же было? Может, воровали яблоки у соседей или ходили на рыбалку?

— Воровали яблоки? — папа подозрительно покосился на неё.

— Ну, а что? Я когда была маленькая, у нас в деревне это было лучшим развлечением.

— Мы не маленькие, — отрезала я. — И яблок у нас самих был полон двор. Мы разбирали Костин хлам в доме и спали в одной комнате. Но ничего такого не было.

Мамино лицо вытянулось, она перестала жевать.

— Нам обязательно об этом знать?

— Ты спросила о необычном.

— Так, Костя! — нарочито громко воскликнул папа и поднял бокал. — Я слышал, тебя можно поздравить с поступлением?

Амелин смущённо кивнул.

— Туда, куда хотел? — спросила мама, показывая, что в теме. — На перевод? Английский?

— Вот я не понимаю, — тут же подключился папа, не давая Костику и рта раскрыть. — Кому сейчас нужны переводчики? Ну, допустим, если это китайский или фарси, то ладно, но английский каждый ребёнок знает.

— Дим, ты меня опять перебил, — обиделась мама. — Что за дурацкая манера?

— Дурацкая манера — делать замечание при гостях, — с улыбкой привычно парировал папа.