Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соколов и Клинковский молчали, осмысливая услышанное. И доцент вдруг изрёк задумчиво, как-бы разговаривая с самим собой:
– А ведь, сколько умелых, грамотных, умных мужчин не могут сейчас найти у себя дома достойную работу! И вынуждены мотаться по чужим краям, без семьи, вдали от своих детей! Работая, в сущности, сторожами! И утрачивая свои трудовые навыки, забывая полученные знания, как бесполезные, ненужные… Отрываясь надолго от дома! Дичая фактически! Ну, что за страна у нас, что за жизнь?!
И вдруг, все разом замолчали, понимая, как прав захмелевший Юлий Львович.
Наконец, бывший директор ЧОПа, нарушив затянувшуюся паузу, недоверчиво поинтересовался:
– Вася, любезный мой, а ты ничего не приврал, ради красивого словца?
Лапин на секунду растерялся, посмотрел с обидой, затем протянул недоумённо:
– Ну-у-у, Николав, зачем мне фуфло-то тискать? Я не из таких! Говорю, как есть, – и обиженно поджал губы.
Соколов на секунду задержал дыхание, словно перед нырком в холодную воду и решительно произнёс:
– Василий, а нам с другом сможешь места в вашем ЧОПе подыскать?
– Не понял, Николав?.. – озадачился Лапин.
– Что не понять, дружище? Без работы мы с Юликом… Уже несколько месяцев. И работу нам здесь, дома, похоже, не найти. Где только не были… – и поведал коротко бывшему подчинённому о себе, и своём новом друге.
– Ну, дела! – вздохнул Василий, – понимаешь, в чём дело? Наша контора – особенная. Объявлений о приёме не даём. Начальство только своих берёт…
– Ясно! – с тяжким вздохом перебил Соколов.
– Да ты, погоди! Я попробую. Ты мне ничего плохого не делал… Начальник был – золото! Справедливый. За работу строго спрашивал – иначе нельзя с нами… А если и наказывал – только за дело. Я позвоню шефу завтра, а после – тебе перезвоню. Давай телефон!
На том и распрощались.
3.
Дома Соколову нестерпимо захотелось выпить ещё. Он, втайне от жены, опрокинул несколько рюмок и рассказал ей о своих планах на будущее. Супруга засомневалась: столько лет был руководителем, и вдруг, стать простым охранником. Уехать из дома, в его-то возрасте? Нелегко придётся немолодому человеку… Соколов, распаляясь от выпитого, с жаром убеждал: начальником быть надоело, устал от всего… Рядовой охранник – отвечает только за себя. Это гораздо проще, спокойнее. А в Москву мотаются от вахты к вахте многие – не он один. Привыкнет. Лишь бы досидеть до пенсионного возраста, а там видно будет. К тому же, денег взять – всё равно больше негде. Жена, скрепя сердце, согласилась, а Соколову на душе, вдруг, сделалось ужасно тоскливо. В нём теплилась, всё же, вопреки всему, робкая надежда на то, что прежнее положение, чудесным образом, вдруг, вернётся… А теперь он с неумолимой ясностью осознал: уже не вернётся! Никогда. Впереди чёрная пустота, за которой не видно ничего. Выпив ещё, он начал думать уже совсем несуразное: если с Москвой ничего не выгорит – уйдёт он в монастырь, попросит послушание – работать на огороде… Больше, всё равно, ничего не умеет. И изредка его будут навещать родственники – жена, дочь, внук. А он – станет им передавать скромные монастырские гостинцы, выращенные собственными руками, молиться за них, и постепенно совсем отойдёт от мирской суетной, несправедливой, жестокой жизни. С такими мыслями и пришёл к Соколову тяжкий хмельной сон.
Лапин не обманул – позвонил вечером следующего дня и безрадостно сообщил, что мест в ЧОПе пока нет, и надо обождать до конца января. Тогда, может быть, что-то прояснится. Но, обнадёжил тем, что с разрешения своего начальника, продиктовал его телефон, что бы Соколов уже сам мог связаться с ним и узнавать о вакансиях.
И потянулась ровная, однообразная, как степная дорога, череда унылых, коротких декабрьских, а затем, январских дней. У Соколова, хотя бы, появилось дело: помочь Клинковскому в обучении на частного охранника, и получить, затем, удостоверение, позволяющее работать в охранном предприятии. Это скрашивало безделье, прогоняло на время тоску, потому что появилась цель в жизни. А Юлий Львович совсем пал духом, не мог работать над своими литературными изысканиями, сделался угрюмым, неразговорчивым, частенько предлагал выпить и постоянно жаловался на жизнь. Соколов терпел его нытьё, от пьянства отказывался категорически, зная о том, что один Клинковский напиваться не будет.
Так были пережиты ещё два томительных месяца и когда надежда уже совсем, казалось, была похоронена и забыта, а из Интернета извлечена куча адресов и телефонов разнообразных московских охранных фирм, куда друзья собрались обращаться в поисках места, раздался долгожданный звонок от Василия.
– Николав! – возбуждённо закричал он в телефон, – звони сейчас же шефу! Берут под охрану офис, уже на этой неделе договор заключают! Нужны четыре человека, срочно! Погоди, сначала я переговорю! Я в Москве сейчас, после вахты с отчётом приехал… Я тебе после наберу, сообщу… И ты – тогда звони! Всё, конец связи… – и отключился.
Те минуты, что пережил Соколов, пока дожидался нового звонка от Василия, показались ему вполовину жизни. Это было неописуемое, выворачивающее душу