свое место в мире, – восьмилетняя девочка по имени Руби, бывшая чистильщица устриц, сказала: подождите, я за вами не поспеваю. И тут раздался грохот, такой громкий, что парты задрожали и даже позвонки в моем позвоночнике задребезжали. Вспыхнул свет, потом раздался взрыв еще более мощный, чем предыдущий. Зазвенело оконное стекло, вздрогнул пол, и моя челюсть клацнула так сильно, что на языке повис медный вкус крови. Дети вцепились в парты. Некоторые забрались под столы.

Когда первоначальное потрясение улеглось, мы подбежали к окнам и посмотрели на воду. Прижались носами к стеклу и, должно быть, выглядели, как иммигранты, смотрящие в иллюминаторы вдоль борта корабля.

В трех домах от нас бушевал пожар.

В тот день сгорели двадцать женщин – в основном девочек моложе пятнадцати лет. Двери и окна фабрики были заперты; они не смогли выбраться.

Я сделала самый глубокий в своей жизни вдох, задержала дыхание и подумала о блузках, воротничках и корсетах; что только не лезет в голову в минуту беды.

Аврора и желание ребенка

Всем, кто спрашивает, не таясь, я отвечаю – мой род деятельности связан с телом.

Помимо отдельного маленького предприятия в комнате номер восемь я сдаю комнаты внаем. В этих комнатах не живут. Мой любимый кузен купил мне отель, но я переоборудовала его под другие цели. Мои клиенты – состоятельные мужчины и женщины, а я сдаю им комнаты под исполнение их прихотей. Взамен, помимо платы, они являются для меня неиссякаемым источником историй. Иногда я думаю о них как о героях романа или пьесы.

Порой от проделок моих клиентов трясутся стены.

Несколько лет назад ко мне зашел мужчина и представился владельцем весьма преуспевающей консервной фабрики, на которой изготавливали консервированные томаты, конфитюры, консервы из овощей, мяса и фруктов, супы. Тогда я не придала значения его маленькой империи; мне достаточно было того, что он исправно платил по счетам. Он к нам зачастил, что свидетельствовало о том, что у него богатая фантазия, и со временем я прониклась к нему уважением.

Во время войны, отнявшей мою ногу, многие из нас выжили благодаря консервированной пище, и в последующие годы я собрала небольшую коллекцию «экстренных супов», как я их называла. Не раз в своей жизни мне пригождались «экстренные супы»: я кормила ими других, помогая им выжить, а бывало, они помогали выжить мне. Но с наступлением лучших времен я всегда пополняла свои запасы. Мне было спокойнее, когда я знала, что у меня есть эти банки. Они защищали от страха и напоминали о том, что от богатства до нищеты один шаг. Когда хозяин консервного завода стал нашим клиентом, я наняла местного плотника, и тот построил для меня специальный голубой шкафчик, в котором имелись шестьдесят маленьких квадратных отсеков размером чуть больше банки супа. Я поставила шкафчик на самое почетное место в своем кабинете. Наполненный разноцветными банками с новенькими блестящими этикетками, тот неизменно вызывал любопытство моих клиентов и служил частой темой разговоров.

Владелец фабрики был добрым человеком, по крайней мере при мне. Он любил легкую порку – распространенное желание клиентов, но этого отличала завидная выносливость: он мог терпеть эти легкие шлепки несколько часов, гораздо дольше других. Он любил подолгу лелеять свое влечение; то было как томат или персик, сокрытые в жестяной банке и открывающие свой удивительный цвет и набухшую спелость лишь в тот момент, когда консервный нож взрезает серебристо-голубую металлическую крышку. Еще он любил цепляться одной рукой за мою искусственную ногу, как за спасательный круг. Эта нога покрыта тысячами его нежных поцелуев.

Как-то раз, когда он одевался после сеанса, я подошла к своему шкафчику и достала из голубого углубления банку консервированных груш. Я открыла ее консервным ножом, подняла крышку и поднесла банку к его губам. Он окунул пальцы в вязкую скользкую сладкую грушевую плоть, достал грушу и съел ее, неотрывно глядя мне в глаза, и закрыл их лишь однажды, чтобы сполна насладиться кратким самоудовлетворением.

Вы, верно, знаете, что французские изобретатели консервной банки много лет не могли изобрести подходящий консервный нож, и все это время банки открывали самым брутальным образом – молотком и зубилом, камнем или штыком. Интересно и то, что первые консервы предназначались для моряков, которых кормили отвратительной пищей – бочковым мясом и рыбой, хранившимися в рассоле. У всей пищи был вкус соли. (Океан и так соленый? Ну, вот такое вот мышление.)

Моя любимая история про консервы связана с пропавшей экспедицией капитана Джона Франклина. В 1845 году Франклин, офицер Британского королевского флота, отплыл в экспедицию на двух судах – «Террор» и «Эребус». Он намеревался пройти последний неисследованный участок Северо-западного прохода. Но корабли застряли во льдах у пролива Виктория, миссия провалилась, а все сто двадцать девять членов экипажа пропали без вести.

Три года спустя жена Франклина организовала поисковую экспедицию, ставшую первой из многих. В 1850 году у побережья острова Бичи в Канадском Арктическом архипелаге были обнаружены предметы с кораблей. Другие вещи затем нашлись у коренных жителей – инуитов; они же рассказали о своих встречах с членами экипажа.

На этом месте история обрывается, но у нее есть продолжение, которое поведала мне девочка, однажды встретившаяся мне на улице, – странная девочка, утверждавшая, что она из будущего. Она сказала, что в 1981 году группа ученых из Канады изучила тела, могилы и артефакты с «Террора» и «Эребуса» и выяснила, что экипаж, скорее всего, умер от туберкулеза, истощения и отравления свинцом, вызванного негерметичными консервами.

Вы не ослышались. Эта девочка явилась из будущего.

Когда мы впервые встретились, она все говорила и говорила, не умолкая: рассказала историю консервной банки, все об ее изобретении, производстве и дальнейшем усовершенствовании. Это от нее я узнала об изобретателе консервированной пищи. Один парижанин – кажется, его звали Гальперн или Апперн, а может, Аппер? – придумал способ хранить готовую пищу в стеклянных бутылках, закупоренных пробками и прокипяченных в воде. А потом какой-то англичанин придумал жестяные банки с запаянными крышками вместо стеклянных бутылок – такие банки стали большим подспорьем для моряков, сказала она, так как солонина ускоряла развитие цинги. В ее время, сказала девочка, – в невообразимо далеком будущем – консервы снова стали пользоваться спросом, как во времена Наполеона и морских плаваний или в период Гражданской войны. Слышали бы вы, с каким восторгом она рассказывала мне о банке консервированных томатов, которую съела в своем мире утром того самого дня!

Бедная девочка, подумала я. Но история интересная,