Было у старухи две дочери, старшая похитрей, младшая покрасивей, но ленивые обе. Все бы им в городе работать, а по хозяйству толком – ни-ни, отдыхать они сюда приезжали, вот что выдумали!

Я собралась вступиться за дочерей – на то и дача, чтобы отдыхать, и какие же дочери ленивые, оказывается, у них в городе работа! – но коргоруша поджала губы, и опять я задумалась – ее лицо, совершенно человеческое в сумерках, было определенно мне знакомо. Так и промолчала, не вступилась.

– Вот-вот, – удовлетворенно продолжила менторша, – ленивые. Приедут, на солнышке развалятся, а вечером на поляну уйдут и до самого допоздна шляются с другими такими же бездельниками-дачниками. Уж как они там развлекались, не знаю, некогда мне, я за хозяйство переживаю, только как придут, в постель повалятся – и спать до обеда, почитай, до полудня. И так все выходные, а в понедельник – в город. Вот и доразвлекалась старшая, влюбилась, тоже в бездельника, кудрявый такой был, видный. Стал он сюда похаживать, чай пить на веранде. А младшая сестра рядом крутится, глазами стреляет, не хочет младшая одна на поляну ходить. Ну кудрявый-то смекнул, что младшая сестра завсегда лучше старшей будет, и на личико посмазливей, и характером поживей: все хохочет, да взвизгивает. Младшей он, может, и не шибко нужен, но скучно и лестно, опять же: у старшей ухажера отбить. А старшая места себе не находит, с лица спала. Стали они цапаться с младшей, тут уж не до хозяйства. Старуха младшую урезонивает, а та смеется: я при чем, я – ничего. И надо тебе сказать, жила в то время, да вот, почти напротив нас, ведьма. Мало про нее рассказывали, боялись. Но несколько раз ей кусты жгли и стекла били. У нее-то как раз хозяйство было – эх! Кур держала, четыре штуки… Собаку большущую. И конечно, старшая решилась к ведьме за помощью обратиться, говорю, старшая сестра похитрей была. Попросить, чтоб приворожила ей кудрявого насмерть, до женитьбы, то есть. А ведьмы, они плату вперед берут, вот эта и попросила отдать ей вишневое цветенье да сон на чердаке. Старшая еще порадовалась, что дешево: без вишни легко обойдется, а спать можно внизу в комнатке. Вишни-то у них знатные были, богатые, а у ведьмы не росли, как ни странно. Сговорились они. Ведьма научила, как зелье сварить, какие слова сказать да как в чай кудрявому вылить незаметно. Старшая все сделала, как велели, причесалась, глаза намазала, чай на веранде накрыла, новые чашки поставила, сидит, ждет милого. А младшая и довольна, что не ей на стол накрывать, валяется на гобеленовом диване в комнатке, книжку листает. Даже не намазалась, только юбку новую нацепила. Старуху же старшая дочь в город спровадила – мыться в ванной да вишневое варенье варить.

А на небе к вечеру нехорошо стало, гроза собралась. Небо не любит, когда колдуют, от того всегда гроза бывает, тут еще начало августа, самые страшные грозы. Потемнело, похолодало. Кудрявый неподалеку жил, только дорогу перейти, зонтик взял, конечно, даже куртку накинул, а сапоги резиновые обувать и не подумал, какие сапоги! Идет он по дороге, впереди девушка, из местных, деревенских. Хорошая девушка, неленивая – со станции торопится, из города возвращается, куда ездила по хозяйской надобности. Но днем-то солнышко светило, жарко было: девушка без зонтика, в легоньком сарафанчике. И тут как хлынет, сразу, сильно, да ветер, что ураган в степи. Такая гроза, в двух шагах ничего не видно, а капли огромадные, с утенка почти размером. Кудрявый девушку пожалел, укрыл своим зонтиком, укутал курткой. Ей ведь далеко идти до деревни, да еще через лесок, промокнет вся, простынет. Девушку-то он знал, здоровались, но чтобы разговаривать – не было такого, некогда ей с дачниками разговаривать, по хозяйству она устает. А тут, пока шли-провожались, разговорились, да промокли, несмотря на зонтик. По тропинке потоки побежали, им ноги опутали, до щиколоток промочили. Платьишко у девушки к телу прилипло, идет как без платья вовсе, коса у нее на затылке развилась, упала ниже пояса, глаза в темноте сияют. Смотрит кудрявый и говорит себе: что это я у сестер не видал? А чаю можно у этой девушки попить, как бы мне напроситься? А она уж сама предлагает зайти, переждать грозу. Вот и переждали.

К весне поженились, исправился кудрявый, тоже неленивый стал. И сейчас живут хорошо. Корова у них, куры, собака и две кошки. Ну и дети тоже, двое. Теплый погреб есть, картошку отдельно в поле сажают, четыре сотки под картошку, машина большая – хозяйство, что и говорить… Так он и не узнал, чего в тот вечер избежал, что бы с ним после того приворотного зелья стало.

А вишни у старухи извелись, как зацветут – сразу тля сядет, не то заморозком побьет. И что странно – у ведьмы напротив, в трех шагах, каждый год ветви от ягод ломятся, заморозок стороной обходит, тля не добирается.

Уставать стала старуха, не справляется в саду-огороде. Дочери бывать перестали. Младшая далеко замуж вышла, к мужу теперь на дачу ездит. Старшая не может в доме ночевать – задыхается, говорит. И не только на чердаке, а и внизу в комнатке ей не спится. Ну соседи-то сплетничают, что от стыда она, а что стыдного? Подумаешь, жених на другой женился, этих женихов вокруг – как муравьев, только знай, куда сахару капнуть… Вот хозяйство забросить – это действительно стыдно, но у вас, у людей, разум нынче искривился. Сама видишь, все запущено до невозможности. Чердак вовсе разваливается – как ты там спишь-то? Ты не ленись, слышишь! Тогда и я помогу.

Я только решилась спросить про ведьму, потому что, хоть дом напротив и пустовал, но стало неуютно мне после рассказа, рот уж открыла – а на табуретке нет никого. Приснилось, что ли? Пошла к рукомойнику лицо ополоснуть, посмотрелась в зеркальце сбоку – как током ударило! Вот где видела эти губы и этот нос, вот почему лицо-то мне знакомым показалось! Но себя не ожидаешь увидеть нигде, кроме как в зеркале, потому сразу не сообразила. Точно, приснилось. И утром на чердаке, и вечером на веранде. И даже на грядке в борозде, видимо, уснула на секунду, развезло от жары.

На будущее лето, однако же, приехали с хозяйством: появились у нас собака и полосатая кошка. Муж выкопал пруд, до карпов, правда, дело не дошло, но лягушек бывает необычайно много, а тут еще и тритоны завелись. Кошка растет не по дням, а по часам, у собаки шерсть стала ни с того ни с сего завиваться, хоть ей по породе не положено. Птиц в саду развелось немеряно, хоть и кошка; одних соловьев три выводка. Ну раз птицы поселились, то и тля пропала; соседи ходят, на мою вишню удивляются: почему такая богатая. Дом напротив пустовал один сезон, а зимой участок купили новые соседи, обустраиваются. Мы старенький дом из тарной дощечки все-таки снесли и поставили новый. Не потому, что тот разваливался, можно было его подлатать, но захотелось свой собственный дом.

Про странный сон и некошку я никому не рассказала, еще не хватало: сны пересказывать! Но иногда в сумерки вижу – мелькнет в борозде черная кошка, а лицо у нее вроде как человечье. Знаю я, чье у нее лицо.

У Хорта состарились боги.

Рано или поздно это случается со всеми. Даже вещи старятся или выходят из моды. Но Хорт так долго жил неплохо, что подзабыл: боги тоже старятся. Как назло, начиналась зима.

Когда младший ребенок заболел гриппом, а вслед за ним и старшие, Хорт решил, что это обычная сезонная эпидемия в городе. Но довольно скоро жена упала, поскользнувшись на обледенелой ступеньке, и сломала руку. А у самого Хорта обострился хронический гастрит. Бог, отвечающий за здоровье, явно не справлялся со своими обязанностями.