Я сказал, что это я и есть – Станислав.

– А кто со мной говорит?

– Говорит с вами писатель Сергей Антонов.

Ну, естественно, я обмер у телефона, потому что писатель сам мне позвонил, а я там что-то делаю с его повестью. Он сказал:

– Я очень хотел бы с вами встретиться, я знаю, что вы делаете «Лену», и мне очень хотелось бы с вами поговорить, посмотреть что-нибудь, может быть.

И т. д. Я сказал:

– Ну, пожалуйста, я сейчас к вам приеду, куда приехать?

Он сказал:

– Ну, а может быть, я к вам приеду, – чем очень удивил, потому что я был студентом, а он – уже признанным к этому времени писателем. Мне было неудобно, я сказал:

– Ну, что вы, что вы, я приеду.

Он сказал:

– А где вы живете?

– На Новослободской.

Он сказал:

– Вот какая интересная история, я ведь тоже живу на Новослободской, я живу у своей сестры.

Я спросил:

– А какой у вас дом?

– У меня дом 57/65.

– У меня дом 57/65.

– Ах, вот этот большой дом, во дворе которого стоит дом моей сестры!

А у нас во дворе стояли деревянные домики. Я сказал:

– Наверное.

– Так я сейчас к вам приду.

И он пришел ко мне. Так мы познакомились и подружились. Была сделана «Лена», и хотя Сергей Петрович сначала очень критиковал всех актеров, но, когда уже посмотрел готовую картину, сказал, что, наверное, они такие и должны были быть.

В общем, работа у нас шла дружно, мы захотели продолжить нашу совместную работу. Мы начали вместе с ним писать сценарий. Я сейчас даже смеюсь: ну, что же я – тогда студент, вместе с писателем Антоновым пишу сценарий.

Мы писали так: страничку он, страничку я. Сценарий отвезли его к Козинцеву. Тот почитал сценарий и сказал, что это жуткая мура. И это действительно была жуткая мура, потому что, конечно, писать нам вместе было ни к чему. Я тащил туда всякие кинематографические штампы, он с ними боролся, но ничего из этого не выходило.

Это была какая-то странная история про парня-хулигана, который хочет жениться на дочке председателя колхоза; он случайно поджигает трактор, – и всякое такое. Что-то в ней было, но тем не менее это было плохо.

И тогда Сергей Петрович сказал:

– Слушай, я напишу повесть, а ты по повести напишешь сценарий и поставишь картину.

Так это и произошло.

И снова мы спорили из-за актеров, и снова потом Сергей Петрович соглашался с этими актерами.

А картина принесла нам обоим (я так надеюсь) какую-то большую радость, потому что ее очень полюбил зритель, и песня из этой картины стала популярней, чем песня «Шумел камыш, деревья гнулись».

Работать тоже было приятно. Да еще к тому же в это время Сергей Петрович в силу того, что ему обязательно нужно было переехать из Ленинграда, потому что болел там астмой, и очень сильно, жил просто у меня в доме вместе со своей женой. Они ждали в это время прибавления в семействе. Моя мама обихаживала жену Сергея Петровича и с волнением ждала, когда же это произойдет.

К счастью, невзирая на то, что жена Сергея Петровича еще не хотела уезжать в родильный дом, мама как опытная женщина сказала ей: «Наташенька, вы сегодня все присаживаетесь, вам нужно ехать». И мы ее увезли без Сергея Петровича в родильный дом. А когда вечером он шел домой, то мы встретили его на лестнице нашего дома, и я ему сказал: «Сергей Петрович, у вас родился сын».

После этого мы попытались снова работать по такому же способу. Сергей Петрович написал замечательную, прекрасную повесть «Поддубенские частушки». Но сколько я ни бился с этой повестью, невзирая даже на то, что была сделана телевизионная передача по этой повести, я не смог превратить это в картину, потому что настолько сильна была в этой повести авторская интонация, настолько точна литература, что ее было почти невозможно тронуть для того, чтобы переложить на язык экрана. Все становилось грубее, все становилось как-то не столь лирично. Может быть, я просто не сумел, но в общем эту работу мне сделать не удалось.

«Дело было в Пенькове»

Мы делали картины с надеждой, что они все же смогут оказать какое-то влияние, пусть и минимальное, на окружающий мир. Для меня это было главным, во всяком случае. Та же «Дело было в Пенькове», например. Там нормальный любовный треугольник. Но время-то было какое? Люди возвращались из тюрем, лагерей, колоний. Я не мог сделать главного героя политзаключенным. Поэтому у него иной состав преступления – хулиганство, но умные зрители все понимали.

«Дело было в Пенькове» встретило массу самых фантастических замечаний, вершиной которых было утверждение, будто песня, которую потом пел весь народ – «Огней так много золотых на улицах Саратова», – аморальна: как же советская девушка может любить женатого? И тоже была названа клеветой на колхозный строй.

Когда фильм был на выходе, по команде сверху организовали компанию по его обсуждению и осуждению – доказать, что он вреден. Памятен разговор с заместителем министра Шитиковым, который кипятился, доказывая, что показанной мною деревни не существует: «Я лучше знаю. И из своего кабинета лучше вас вижу. Что вы там показали: петух не поет и курей не топчет. Все это чепуха». 2 часа бессмысленного разговора кончились весьма прозаически его фразой: «Товарищ Ростоцкий, ну что вы мне тут говорите? У меня есть власть, а у вас ее нет».

Чуть позже секретарь парткома министерства мне заявил: «Ну, кажется, мы выпустим “Пеньково”. Но только 10 копий».

На самом деле копий сделали невероятное количество. Благодаря тому, что в какой-то момент Михайлов дал слабину: он разрешил мне взять картину на строительство Братской ГЭС. Оттуда пришли восторженные отклики. Тогда разрешили взять ленту в Курск. Та же реакция. Иначе говоря, на экраны фильм начал пробиваться сам. Да и прокатчики надавили – поняли, что это гарантированное выполнение планов, там более что мы прибегли к маленькой хитрости: внешне лента была о любви, да еще при любовном треугольнике, а тогда таких картин просто не делали. И хоть в фильме немало наивных мест, он смотрится, а как бы между прочим показывает ужасное положение нашей деревни, что, впрочем, заметили все. Есть и подтекст: парень едет домой из заключения, в арестантском ватнике. И хоть он не был политическим, я его ввел, чтобы показать: это было время массовой реабилитации, и народ возвращался из лагерей домой…