Острие копья уперлось Дрему в грудь.

Это наш дом", — сказал Олин, встав между Дремом и стариком и указывая на их дом.

Там никто не живет, — огрызнулся старик. Он пустует с тех пор, как мы пришли сюда".

"Он пустует чуть больше шести лун, — сказал Олин, — и, как и прежде, внутри холодно и сыро, и нужно разжечь огонь в очаге. Но это наш дом, построенный нашими собственными руками. Когда мы уезжали, у нас не было соседей, но теперь, похоже, их больше, чем нужно".

Женщина посмотрела на их вьючных лошадей, на шкуры и меха, увязанные в большие связки.

Кузнец Колдер сказал, что это место построили трапперы, дедушка, — сказала она старику. Он сказал, что они вернутся сюда на зиму".

"Так и есть?

'Так и есть', - сказала она.

Тогда почему вы не сказали?" — огрызнулся он на Дрема и его отца.

Мы только что сказали, — сказал Дрем.

Старик опустил острие копья, немного неохотно, подумал Дрем.

Тебя зовут Олин, не так ли?" — сказала женщина.

Олин нахмурился, но в конце концов кивнул в наступившей тишине. Да, это так.

Отлично познакомились и добро пожаловать домой", — сказала девушка. Я Фрита, а мой дед — Хаск".

Отлично встречены, — сказал Олин. А это мой сын, Дрем".

Хорошо бы иметь здесь соседей, — сказала Фрита, — так близко к лесу и горам".

Дрем посмотрел туда, куда она указывала, — на лес сразу за его владениями и холмы за ними.

Это не горы", — поправил Дрем, не любивший, когда что-то говорили неправильно. Его дочь посмотрела на него ровным взглядом.

Что ж, какими бы они ни были, мы рады встрече с вами", — сказала Фрита. 'Разве не так, дедушка?'

Что? Да, наверное, так и есть, — пробормотал Хаск. 'Никогда нельзя быть слишком осторожным', - добавил он, покачивая копьем.

Верно, — сказал Олин.

Гончая все еще рычала и преграждала путь. Олин пристально посмотрел на нее.

Мы уже шесть лун спим на корнях и камнях; было бы неплохо разжечь костер и увидеть наши постели".

'Конечно', - сказала Фрита.

'Сурл, хватит', - огрызнулся Хаск, и гончая с последним рычанием опустилась на пятки, а потом затихла.

Олин попрощался с ними и повел Дрема и вереницу пони дальше.

"Ты можешь быть очень дипломатичным, если хорошенько подумать", — сказал Дрем своему отцу, когда они приблизились к воротам своего холда.

'Не обязательно использовать острый край, чтобы справиться с любой ситуацией', - ответил Олин. Чаще добрым или вежливым словом можно уладить разногласия". Он долго смотрел на Дрема. И ты не обязан исправлять каждую неточность, которую слышишь в разговоре".

Мне просто не нравится, когда люди что-то неправильно понимают. Это было нечто большее — принуждение, выходящее далеко за рамки привычки или раздражения. Дрем чувствовал, что должен это делать, внутри него нарастало давление, пока он не озвучивал свои исправления. Он знал, что отцу не нравится, когда он так поступает, и часто говорил с ним об этом.

Я знаю это, сынок, но другие люди могут воспринять это неправильно, подумать, что ты критикуешь, грубишь. Некоторые люди плохо реагируют, если им кажется, что ты их не уважаешь".

'Но…'

Я знаю, ты не хочешь ничего плохого, но просто думай, прежде чем говорить, а? И держи язык за зубами, если это вообще возможно. Даже если ты не понимаешь, почему это важно. Сделай это для своего старого отца".

Дрем поморщился, зная, что это причинит ему боль, но кивнул. Я постараюсь, — согласился он.

Олин улыбнулся и похлопал Дрема по плечу.

Хорошо было быть дома. Олин разгрузил во дворе вьючных лошадей, за исключением камня, который они выкопали из лосиной ямы. Он повел лошадь с камнем на спине вокруг задней части сарая, велев Дрему продолжать работу до его возвращения. Дрем так и сделал: разжег огонь, вычистил паутину и крыс из комнат, вытер лошадей и вывел их в загон, а в горшке на очаге поставил вариться рагу. Пока он занимался этими рутинными делами, Дрем думал о своем отце и о куске черного камня, который они откопали.

Лучше бы мы его не находили и не тащили с собой домой! Если это то, о чем думает папа, то война, поглотившая весь мир, началась из-за чего-то очень похожего.

Эта мысль не утешала, и Дрем решил поговорить об этом с отцом. Он относил шкуры в сарай, когда к нему присоединился отец, руки и сапоги которого были липкими от грязи. Дрем бросил на отца вопросительный взгляд, но не получил ответа, поэтому продолжил переносить шкурки, а отец мыл их в дождевой бочке, а потом молча помогал. Когда все шкуры были уложены, Дрем начал разбирать инструменты, готовясь к дублению.

Ненавижу дубление шкур, подумал он, сморщив нос от запаха известкового молока. Ощущение было такое, будто оно выжгло все волоски у него в носу.

Мы начнем дубление завтра", — сказал Олин. Приготовься к этому сейчас, а потом мы пойдем и набьем животы горячей едой".

Глядя, как его отец кладет руку на груду шкур, склоняет голову и щиплет себя за переносицу, Дрем подумал, что он выглядит таким озабоченным, каким никогда его не видел.

Из-за того камня, который мы нашли? Я тоже обеспокоен.

'Па, стоило ли нам приносить этот камень сюда? Это…

'Лучше со мной, чем с кем-либо еще', - сказал Олин, прерывая его.

Но мы могли бы оставить его там, похоронить снова".

Я не мог бы жить с осознанием того, что оно лежит там, — сказал Олин, — и ждет, когда его найдут. По крайней мере, со мной я знаю, что он не может быть использован во зло".

Зло!

'Но…'

'Хватит', - огрызнулся Олин. 'Пусть лежит, Дрем, я не передумаю'.

Дрем глубоко вдохнул, взвешивая, стоит ли продолжать.

Как только он принял решение, его редко можно изменить. Пока что.

Дрем любил своего отца, но в последнее время его все больше и больше расстраивало то, как отец обращался с ним, избегал вопросов, относился к нему как к младенцу.

Двадцать одно лето. Я мужчина.

Его отец перевернул его поврежденную руку, которую Дрем зашил.

'Как дела?' спросил Дрем.

'Чешется', - сказал Олин, затем пожал плечами. Хороший знак. Лодыжка?

'Болит. Я выживу".

Давай закончим с этим, запряжем пони и будем ждать горячей еды, чашку медовухи и миску горячей воды, чтобы отмочить ноги, и сможем оценить травмы".

Дрему понравилось, как это звучит, и мысль об этом разожгла огонь в его конечностях. Это сделало работу по поиску и очистке от пыли