– Я только начала обдумывать эту теорию, как всё случилось, – добавила я. – Так что, может быть, при дальнейшем рассмотрении я бы её забраковала… Но тогда и, кстати, до сих пор она кажется мне единственно верным ключом к пониманию финала «Рыбки-бананки», да и в целом творчества Сэлинджера, я имею в виду «Девять рассказов» и «глассовский» цикл.

Леон задумчиво смотрел на меня. Неожиданно он сказал:

– Стало быть, ты обиделась на жизнь и забыла о Толстой тёте. – И добавил: – Как Фрэнни…

У меня язык прилип к нёбу. А потом я неожиданно разозлилась, главным образом потому, что Леон невозмутимо скрёб ложкой по стенкам вазочки и даже не глядел на меня: тоже мне, психолог-провокатор!

– И ты туда же… Общение с моей мамой пошло тебе на пользу! Почему вы все провоцируете меня, когда меня нужно просто пожалеть?!

– Потому что пора уже тебе перестать себя жалеть, – спокойно ответил Леон. – Хватит. Нужно приходить в себя и делать то, что ты должна делать… И вообще, пошли отсюда.

– Что дальше? – спросила я, когда мы вышли на улицу.

Я ещё сердилась на него за бестактное сравнение и нравоучительный тон. Но не сильно. Диссертация не тянула меня, я ею уже не болела, как раньше. Люди болеют делом до тех пор, пока не заболевают по-настоящему, в прямом смысле. Я ещё чувствовала себя морально разбитой, так что встряски, на которую рассчитывал Леон, не получилось. Брат, видимо, понял это и примиряющим тоном сказал:

– Театральный юноша приглашал нас на смотрины невесты…

Я кивнула, мстительно не глядя на него. Кстати, подкатил автобус, мы забрались в него и доехали до кафе – оно находилось на центральной улице. Войдя в зал, мы сразу увидели Лидку. На ней было короткое красное платье, в волосах – заколка-бабочка. Наряд не шёл ей: ни к её глубоким глазам, ни к трагическим дугам бровей, но этого, похоже, никто не замечал. Лицо у Лиды было счастливое, и это её почему-то особенно портило.

– Здравствуйте, – сказала Лида. – Вы – Мария? Арсений говорил, что вы придёте.

– Вы отлично выглядите сегодня, Лида, – сказала я и только потом вспомнила, что Арсений нас не знакомил.

– Это от радости. – Лида засмеялась.

Я подумала: неужели и вправду кукла; с таким лицом!

Леон потянулся поцеловать Лиде руку, но она не заметила, пошла вглубь, оглядываясь, идем ли мы за ней. Я увидела людей из театра, начиналась какая-то программа: на возвышении в задней части кафе появился человек в костюме с микрофоном в руке и начал:

– Здравствуйте, дамы и господа! Я рад приветствовать коллектив всеми нами любимого театра «Пилигрим»! Наша сегодняшняя встреча…

Арсения нигде не было видно. Заметив, что я рассматриваю зал, Лида шепнула:

– Он на кухне. Не в духе сегодня.

Арсений сидел в углу кухни за маленьким столиком. Вокруг суетились повара, девушки-официантки, пахло чем-то жареным, и было душно. И в этих парах и суете сидел Арсений – во фраке, цилиндре и с тростью в руке; никто не обращал на него внимания. Он разговаривал с каким-то мужчиной. В дверях Лида повернулась и неожиданно взяла меня за руку. Она показывала другую руку – ладонь была забинтована.

– Вот, цена радости, – сказала она. – Я так обрадовалась, что Арсений вернулся, что, когда он мне позвонил, уронила чашку. Уронила и разбила, представляете? И порезалась.

Арсений заметил нас и кивнул. Лида двинулась к нему и потянула меня за собой. Боком, стараясь никого не задеть, мы протиснулись в угол. Повара проводили нас недовольными взглядами.

– Вот Арсений, – говорила Лида. – Видите, как вырядился? Арсений, зачем ты надел этот костюм? Он будет мешать танцевать. И этот реквизит.

Она указала пальчиком на трость.

– Это подарок женщины, – сказал Арсений, глядя на меня.

– Женщины? – Лида притворно нахмурилась.

– Поклонницы.

– Если собирать всё, что дарят поклонницы, весь дом забьётся хламом…

Арсений встал и протянул руку Леону.

– Познакомьтесь. Это Лида, моя невеста. Это – Мария, моя хорошая знакомая, и хороший знакомый Марии…

– Леонид, – подсказала я.

– Да, Леонид. Вы хотите выпить, Леонид?

– Можно. – Леон улыбнулся и сел на стул рядом с Арсением.

– Мы здесь всем мешаем, – сказала я.

– Ерунда. – Арсений махнул рукой. – Мы никому не мешаем. Сидим в углу и никого не трогаем.

Арсений налил вина Леону, сделал движение, будто чокается, и выпил, как пил любое спиртное – одним глотком. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

– Вы придёте к нам на свадьбу?

– Когда? – спросил Леон.

– Не знаю. Когда будет свадьба – вы придёте?

– Сень, это мой брат. Ему совсем не обязательно быть на твоей свадьбе, – сказала я.

– Ах, брат! – Казалось, Арсений разочарован. – Ты никогда не говорила, что у тебя есть брат… Впрочем, ты мне многого не говорила.

– Эта вечеринка посвящена вашей помолвке? – поинтересовался Леон.

– Нашей – что?

– Ну, вашему решению пожениться?

– Нет, что вы. Она посвящена окончанию гастрольного тура. Первой его части, пробной, так сказать. А помолвка – это так, для близких.

– Лидка, иди сюда, – позвал Арсений.

Лида возникла, как улыбающееся привидение. Я огляделась, но так и не поняла, где она была, пока мы разговаривали.

– Иди. – Арсений усадил девушку на колени. Она села, улыбаясь и одёргивая платье. Я вгляделась в Арсения и поняла, что он уже успел напиться. Леон смотрел вопросительно и показывал мне глазами на выход. Я сказала:

– Всё было великолепно. Твоя невеста обворожительна. К сожалению, нам пора.

– Посидите, – попросила Лида. – Вы ведь только пришли.

– Пусть идут. – Арсений махнул рукой и налил себе в бокал. Лида развернулась к нему:

– Тебе хватит. Слышишь, Арсений? Ты с утра пьёшь.

– Иди к чёрту. – Он столкнул её с колен.

Леон встал и подал ему руку. Я попрощалась:

– До свидания.

– Я бы хотел пойти с вами, но… – Арсений развёл руками.

В дверях я оглянулась. Лида нагнулась над столом, и вырез её платья находился прямо перед глазами Арсения. Арсений, подняв голову, что-то говорил.

– Какая девушка! – сказал Леон на улице. – Прямо юная Марлен Дитрих. Только это платье ей совершенно не идёт.

– И выражение лица тоже.

– Думаешь, он любит её за образ? Но как ведёт себя! Хам малолетний.

– Мне кажется, он её вообще не любит. Просто надумал жениться. Сегодня надумал – завтра передумает. Ему хочется загнать жизнь в рамки. Он надеется, что искусственно созданные рамки удержат то, что сам он удержать не в силах.