– А тебе по-прежнему хотелось ромашек из чужого сада, – засмеялась Стефания. Марина выбрала правильную тему и задала верную тональность бессонной ночи. Кое-как им удалось успокоить Анфису и удержаться самим от ненужных истерик. С рассветом придут решения, найдется выход даже из такой безнадежной ситуации. Им бы только скоротать эту ночь! И провести ее за разговорами у костра, в тепле и на сытый желудок оказалось не так уж сложно. Если ненадолго отвлечься от того, что с ними случилось, и вообразить, что они находятся в походе, то ситуация выглядит не такой патовой. Марине удалось увлечь их рассказами: вначале байками из ее рабочих будней, а потом разговор как-то сам собой соскользнул на личное. Данила в беседе не участвовал, сидел чуть поодаль и молча глядел на огонь. Но Стефании казалось, что он прислушивался к их женской беседе.

– Да не то чтобы мне хотелось ромашек… – продолжила Марина, таинственно улыбаясь, – к тому времени получила я уже свои ромашки. Поклонники всегда у меня были. Но такие… Несерьезные! А серьезный оставался лишь один. На пятом курсе я вышла за него замуж, как мама и напредсказывала. Только быстро поняла, что совершила ошибку. Мы с ним были из разного теста: я из сдобного, он – из пресного. Он – педантичный, с планами на неделю и на всю оставшуюся жизнь, любитель уюта, покоя и стабильности. А во мне оставалась та чертовщинка, которая с годами превратилась в изюминку.

Марина тихо засмеялась, и вместе с нею – Стефания с Анфисой.

– Мне хотелось пить жизнь, как шампанское. Быть одновременно тут, там и везде. Я мечтала объехать автостопом всю Европу, промчаться через Америку с севера на юг или наоборот, а потом улететь в Австралию. Я мечтала о такой тревел-жизни! А он мечтал о ребенке. В итоге мы развелись. Разошлись вроде мирно, каждый – в свою сторону. Какое-то время общались, а потом прекратили даже поздравлять друг друга с праздниками. Я исполнила свою мечту – побывала во многих странах, организовала сеть туристических агентств. Да и личная жизнь тоже вроде была. Поклонники всегда находились…

– Только опять – несерьезные, – вставила Стефания.

– Да. Те, которые сорвут для тебя ромашки в чужом саду. Которые даже подерутся в ресторане. Которые влезут ночью на балкон с розой в зубах. Или под тем же балконом фальшиво споют серенаду. Но никто из них не чувствовал, когда я начинала замерзать, и не вставал, чтобы принести из шкафа одеяло. Не грел к моему приходу на батарее домашние тапочки. Не готовил такой кофе, как он. И не прижимал к себе в тот момент, когда нужны были не слова, а только объятия. Несмотря на всю свою пресность, он очень тонко чувствовал такие моменты. Но что поделать! Мы разошлись, и все.

– Ты до сих пор по нему скучаешь, – подвела итог Анфиса. Марина не ответила, заерзала, будто отсидела ногу, а затем кивнула Стефании:

– Теперь твоя очередь.

– Я о себе уже рассказала.

– Только о профессии, – напомнила Анфиса, – а о личной жизни – нет.

– Я не люблю говорить о личном. Впрочем… Тут и рассказывать нечего! Недавно рассталась с парнем. Ничего серьезного и болезненного. Так, встречались, планов на будущее не строили. И разошлись по обоюдному согласию.

– А ты вообще влюблялась? – жадно спросила Анфиса. – Вот Марина, похоже, до сих пор любит бывшего мужа. А ты?

– Если скажу, откровенничать придется и тебе!

– Ночь длинная! – лукаво парировала Анфиса. – Ну? Влюблялась?

– Влюблялась, – улыбнулась Стефания.

Данила встал и отошел к куче хвороста. Женские откровения, похоже, ему осточертели.

– Взаимно? – допытывалась Анфиса.

– Там все было сложно… А потом он умер. Мне правда не хочется об этом говорить.

– Ох!

– Твоя очередь, – сказала ей Стефания. Анфиса не стала отнекиваться, подсела поближе к огню, так, что его отблески теперь освещали ее лицо, и вдруг тихо запела грустную песню на иностранном языке. Голос у нее оказался неожиданно глубоким, грудным и чистым.

Не только Стефания с Мариной слушали Анфису в изумленном молчании. Когда ее голос к середине куплета набрал силу в эмоциональном крещендо, Данила вернулся к костру и до окончания пения не сводил с Анфисы недоверчиво-восхищенного взгляда. И то ли печаль мелодии передалась Стефании, то ли песня задела старые воспоминания, но ей вновь стало грустно и одиноко, но не от того, что они оказались на этом острове, а потому, что рыжий был с нею груб, насмешлив и с трудом терпел ее общество, тогда как на Анфису смотрел таким взглядом. Ей не должно быть никакого дела до Данилы и его симпатий, но отчего-то Стефания испытала желание встать и уйти в ночь по берегу. Может быть даже наконец-то расплакаться… Но ничего подобного она не сделала и искренне поаплодировала Анфисе, когда та закончила петь.

– В песне говорится о птице, которая попала в клетку. И только когда она поет, чувствует себя свободной. Это старая испанская песня.

– Ты говоришь на испанском? – заинтересовался Данила.

– Немного, – скромно улыбнулась Анфиса. – Но только потому, что мне понравились несколько песен.

– Это твой репертуар? – оживился он, будто невзначай подсаживаясь к ней ближе.

– Нет.

– А что-нибудь из твоего споешь? Или пока не выйдет диск, не можешь обнародовать? – подключилась к расспросам Марина.

– Нет, отчего же… – Анфиса поднялась на ноги, приняла эффектную позу – вздернула подбородок, изогнулась в талии и сделала грациозный жест рукой, а потом запела – но совсем не то, чего от нее ожидали слушатели. Тягучие и проникающие в сердце минорные тональности испанской песни на этот раз сменили задорные ритмы. Глубокий и низкий от природы голос пытался вытянуть высокие ноты. Она не фальшивила, но ее старания были слишком явными. Из пения исчезла легкость, Анфиса будто на цыпочках силилась дотянуться до не своей высоты, да и сама мелодия оказалась несложной, хоть и навязчивой. Но Анфиса пританцовывала, соблазнительно изгибалась, вертела бедрами и, похоже, наслаждалась своим выступлением.

– Стоп! Стоп! – не выдержал первым Данила. Анфиса оборвала себя на полуслове и бросила на него недоуменный взгляд.

– Ты что, прикалываешься?

– Нет. Почему? – непонимающе спросила она. – Это моя песня.

– Сама сочинила? – сощурился Данила.

– Нет, мой продюсер. Вернее, Гоша нанял композитора и поэта.

– Поэта! – расхохотался рыжий. – «Обними меня за по, будем делать йо-йо-йо!» Это ж каким одаренным надо быть, чтобы такое придумать! Тебе самой не стыдно?

Анфиса в своей манере фыркнула и обиженно поджала губы. Стефания бросила предостерегающий взгляд на Данилу: только ссоры им не хватало! Но он то ли не заметил ее знака, то ли уже не мог остановиться.

– Да этого «поэта» вместе с твоим продюсером надо подвесить за «яй»! Пусть будет им «ай!». Остальные твои песни такие же?

Анфиса не ответила, но, с трудом сдерживая злость, громко засопела.