детей женщинам и мужчинам, с явными физическими отклонениями. Слишком низкий рост, например. Такие разговоры шли давно, еще с тех пор, как Орис учился в университете. Верить в это Орису искренне не хотелось, особенно глядя на стоящего перед ним Гвана.

— Мне жаль, малыш, но клянусь тебе, мы их не бросали. И как только я выйду отсюда, я продолжу поиски.

— Когда это было? — спросил Орис.

— Пять кругов назад.

— Так всё это время он был где-то рядом… Почему дед мне не сказал? — недоумевал Орис.

— Так он мог и не знать, — пожал плечами Гван. — Малец то к нам вернулся лишь через год, просто пришёл и остался, будто так и должно было. Марта-метательница его под крылом пригрела, мастерству своему обучила. Никто ни о чем не спрашивал. У нас не принято в душу то лезть, на то нам и Создатель, ему виднее.

Тут послышались колокольчики, это засмеялся Циклоп, он чему-то сильно радовался, прыгал и хлопал в ладоши.

— Я всё исправил! — кричал Циклоп. — Птица поверх рыбы, а лягушка поверх комара.

Орис обернулся и увидел что символы на стене поменялись местами, а некоторые выстроились в цепочки. Стена засветилась, а земля под ногами загудела.

Первым опомнился Гван.

— Бежим, бежим! — закричал он, но Циклоп от радости не слышал брата. Орис кинулся к великану и чудом уцелел, когда прямо перед ним рухнул кусок мозаики с потолка, это обрушился Лик одного из Святых. Гван взревел и сам бросился вытаскивать брата. Камни уже сыпались со всех сторон.

— Я всё исправил, я всё исправил, — кричал Циклоп, пока Гван тащил его прочь от стены. Они успели забежать в тоннель укрыться от камнепада. Добежали до развилки между залами и Гван сказал:

— Нас тут не было и мы ничего не видели, — и потащил брата в темноту правого тоннеля. Орис же остался в одиночестве стоять под аркой, слушая, как вода изливается обратно в озеро. Земля грозно и долго содрогалась. Сотрясение утихло лишь когда Орис перешагнул порог Барахолки.

— Слышу я, натворили вы дел, — сказал Барахольщик, помешивая кашу в котелке. От запаха мясной требухи у Ориса рот наполнился слюной.

— Это приблизило вас к свободе хоть на шажок?

Орис сглотнул слюну и подумал, что может остаться без ужина, если начнет неудобный разговор сейчас.

— Слышал я, милсдарь, вы ересью балуетесь, не поделитесь, какой?

Рука Барахольщика замерла на секунду, нарушив идеальный круг.

Грохот обвала прекратился окончательно, теперь слышался только ровный гул и земля под ногами вибрировала.

— Хранитель черного огня, ни жив, ни мёртв, во тьме основ он ищет свет камней со дна, — ответил Барахольщик, и голос его был чуть громче сквозняка.

— И всё то меня преследует ересь со дна Кхамира, — вслух удивился Орис, но Барахольщик удивился сильнее. Глаза его вспыхнули к темноте, как у кошки.

— Преследует?

— Встретил я одного вашего, тоже со дна, — сказа Орис и присел на тюк. — Назвался Кауль Еремин из Дагоста.

Глаза Барахольщика стали еще круглее, рука замерла, а каша в котелке зафыркала.

— Я — Кауль Еремин из Дагоста, — твёрдо сказал Барахольщик. — А ты встретил наглого лжеца.

— Жаль, — вздохнул Орис. И ему правда было жаль, ведь он убедил себя, что нашёл королевского сыскного мастера, а теперь получается, что ошибся.

— Как он выглядел? — спросил Барахольщик.

— Здоровый такой детина, на сплавщика походил, или лесовала, в общем на корабельщика был похож больше тебя. Рассказал интересную историю, как сослали его на Дно. Был он при этом сильно на кого-то разъярен и думается мне, хотел его убить, но не вышло, вместо этого он зачем-то… или за кем-то полез на Высокий край и сорвался, так его нить и оборвалась, да будет ему Дно паутиной.

— Для звёздолобового ты очень широко мыслишь, милсдарь грамард, мне это в тебе нравится, но скажи — зачем ты здесь?

— Кое-кто кое-кого потерял, а мне сказано найти, вот и пришлось ради этого потеряться. И раз такое дело, а ты то, мастер Кауль, зачем здесь?

— Ты для себя уже решил, что сделаешь, если найдешь великое зло, милсдарь грамард? — вопросом на вопрос ответил Барахольщик. — Ведь твоя работа — искать зло. Должно великому то Создателя иметь противника достаточно сильного, что осмелится бросить ему вызов. Мы же с тобой оба знаем, что Нечистый Хатт — выдумка, кукла, болтающаяся на ниточках. И пламя, что он извергает на людей, бутафорское! Так почему же тогда Первосвященники так упорно бьются с королём, отстаивая Святое воинство? От кого требуется им защита? Знаешь ли ты, грамард, что Трон требует распустить таких как ты, отменить все действующие грамоты, и не только. Еще королю не по душе рыцари с верёвочками на запястьях. По мнению короля осейцы, легализованные наёмные убийцы, остриё копья Церкви, которым Престол то и дело тычет королю в зад.

Орис бы посмеялся над этой шуткой, но лицо свело судорогой. Улыбка схватила его и не отпускала, трясла им, будто куклой перед лицом Барахольщика. Барахло за его спиной расплывалось всё шире и шире, разливалось, как Чандра между двумя берегами. Орис видел два сияющих камня — два берегонта, двое пожимали друг другу руки, двое прощались навсегда, но судьба отпустила лишь одного, по пути ведомому лишь той, кто прядёт. Той, что воплотится, и великая тьма опустится на этот мир. Орис вздрогнул от узнавания и смахнул насланную на него вуаль силой воли, вскочил с места и как ошпаренный отпрыгнул в сторону. Места было мало, Орис наткнулся на что-то и боль пронзила колено. Он упал и не смог подняться.

Барахольщик не торопился, двигался медленно и холодно, как лёд на реке. Встал и подошёл к нему.

— Я служу своей богине и она отравила меня сюда, чтобы я сохранил для неё истину этого места, ты ведь многое знаешь про истину, милсдарь грамард, почему же ты меня боишься? Суть всё равно обнажится, рано или поздно, суть подобна времени, она неисчерпаема.

Орис пытался отползти, но ползти было некуда, вокруг стояли тюки, мешки, коробки, ящики и снова мешки, они как горы обступали его, подобно пределам известного материального мира. Страх же был бесплотным как воздух. Орис знал, что это морок, вуаль, которую Барахольщик накидывает на него, но бороться с ней не было сил. Склонившаяся над ним тень барахольщика росла, становилась всё выше и выше, шире и полноводнее. Тень падала на Ориса, как падали камни в пещере, грозясь раздавить. Поднимая руки в защитном жесте, Орис ни на что не рассчитывал, жест был инстинктивный, руки привычно сложились