На столе ноутбук и папка с документами. Чашка из-под кофе.

Мира сладко спит. Я присаживаюсь на край заправленной кровати так, чтобы видеть дочку. Данил занимает темно-синее кресло напротив. Обхватывает подбородок, молчит, смотрит на меня.

Свет приглушенный, но достаточно яркий, чтобы прекрасно видеть друг друга. Все эмоции на виду — не спрятаться.

— Я заказал еду и вино, — говорит Данил.

Желудок неприятно отзывается.

— Я не просила. Сказала же, что не голодна.

— Есть я не заставляю, — быстро добавляет он не без раздражения.

— Я не хочу ссориться, — так же быстро отвечаю.

— Надеюсь, не придется.

Я закрываю глаза и качаю головой.

— Я не ожидала, Данил, что когда-нибудь увижу тебя снова, — говорю искренне, губы поджимаю. — Честное слово, не ожидала. А если и увижу, то не так скоро. Думала, к тому времени пройдет, отболит, остынет. Я когда встречаю тебя, словно в прошлое проваливаюсь.

Он молчит. Опускает глаза в пол. Три года прошло. Чуть больше. И вот мы рядом сидим. Снова друг на друга смотрим. Боже мой...

— Как ты сама понимаешь уже, я не искал о тебе информацию. Никогда и никакую. Слухи о тебе по станице и хутору не ходят.

— Мы оборвали все контакты. Мама с Хоментовским была венчана и бросила его. А мы с Варей тоже понятно почему. Уехали не оглядываясь.

— Абсолютно все контакты. Верно.

— Так было правильно. Жизнь показала, что мы с тобой можем обходиться друг без друга. И если бы не случайная встреча...

— Марина, ближе к делу. — Он потирает подбородок.

Я подаюсь вперед и напрягаю зрение.

— У тебя ушиб, что ли?

Миронов усмехается:

— Болит, ага. Твой мальчик больно ревнивый.

— Лёша всё же ударил тебя? — вскидываю брови. Какой он дурак, господи! Так стыдно перед Данилом. Вслух же произношу: — О. И поделом!

— Кто ж спорит. — Данил стреляет в меня глазами.

Приходится сделать усилие, чтобы не покраснеть. Кажется, он шутит. И настроение как будто приподнятое. Я бросаю взгляд на Миру, и в груди сильнее болеть начинает.

— У нас с ним всё хорошо, Дань, — говорю, поджав губы. Быстро, торопливо. — Очень хорошо. Любовь, и всё такое. Он меня замуж позвал.

— Поздравляю.

— Да. Мы сегодня три часа говорили. И кажется, я согласилась. — Смотрю в пол. — Сама не поняла, как так вышло. Лёша... он так сильно к тебе ревнует. Боится меня потерять.

— Любит тебя.

— Да. Ты его не бей, хорошо?

— Я не бил. Не трогал твоего мальчика.

Бросает в пот. Глаза расширяются, я всё еще в пол смотрю.

— Он был прав, — произносит Миронов. — На его месте я бы тоже психанул. Причина была.

— Он хороший и искренний.

Я поднимаю взгляд.

— Тебя я тоже любила, Даня. Очень сильно любила, ты не думай, — голос начинает дрожать. На глаза слёзы наворачиваются. Я хотела это ему сказать. Все три года очень хотела! И вот время пришло, а душа на части рвется. — Не думай, что лгала или обманывала.

— Я не думаю.

— Не думай, что использовала тебя. Я клянусь, что не из-за денег. Всё было по-настоящему. Я дров наломала, ты тоже в прошлом далеко не идеал, признай. Но я тебя очень сильно любила. Дышать не могла, так было больно.

— И я тебя любил, Марин, — говорит Данил так же спокойно.

Я дрожу. Он поднимается, подходит ближе и садится на пол у моих ног. Теперь он ниже меня. Смотрит.

— Не бойся.

Он касается лодыжек. Слёзы чертят дорожки по моему лицу. Я набираю в грудь воздуха и говорю:

— Ты был моей первой любовью. Я не жалею ни об одной минуте, проведенной с тобой. Это правда. Мне ничего от тебя не нужно. Просто знай, пожалуйста, это. Мы поругались тогда сильно. Я в поезд села, а ты на перроне стоял... Я потом жалела, что не вышла к тебе. Очень сильно жалела. Сейчас уже всё хорошо. Я переболела, у меня Лёша. А тогда... Ростов оказался жестоким городом. Я не была готова к одиночеству.

— Я ждал твоего звонка или сообщения.

— Я тебя боялась.

— Марина, — его низкий голос прокатывается по коже. — Мирослава моя? Просто скажи мне.

Наши глаза встречаются. Я уже знаю, что отвечу, но за мгновение до этого успеваю заметить... надежду в его глазах?

Сердце на части разрывается, а саму трясет. Этот блеск... в его глазах. Как будто искра в темноте. Он надеялся, что граната разорвется. Его будто не страшат последствия. Данил словно не боится разломать к чертям миры, которые мы с таким трудом строили по отдельности.

Я отрицательно качаю головой и вижу, как искра в его глазах тухнет.

— Прости, — шепчу.

Данил опускает глаза. Сглатывает. Потом вновь смотрит на меня уже привычно спокойно. Его маска снова на месте. Всё хорошо.

Я горю. В аду горю в эти секунды. Когда он такой. Когда у моих ног сидит и надеется. А я отказываю. Уже проходила через это однажды. Отказывала ему, когда внутри от души ошметки оставались.

— Расскажешь, что случилось? — спрашивает он абсолютно ровно. — По срокам ведь выходит так. Ты не чужая, я знать хочу.

Не чужая.

Но и не близкая.

Мы бывшие влюбленные. Наверное, это особенный статус родства.

— Да. Мне тогда страшно было. Тебя боялась, возвращения на хутор. Всего на свете! Злилась, что ты меня обманывал, представляясь Виноградовым. Накрутила себя сильно. Может, зря, может, нет. Сама не понимала, чего хотела. Когда мы расстались и я в Ростов приехала, квартиру сняла, на работу устроилась. Один парень за мной начал ухаживать. Я... отказывала. А потом согласилась на свидание. Думала, получится тебя забыть. Прости меня. Я думала, так правильно будет.

Данил кивает.

— Я знаю. Видел, как ты с кем-то шла.

— Когда?!

— Я по делам приезжал. Ненадолго. Хотелось убить его. Но сдержался. Чудом каким-то, — Данил шутит. Наверное.

Жаль, что сдержался.

— Так что твоего мальчика я сейчас понимаю. И бить его не буду. Он свое защищает. Ревность — это горячее чувство.

Я дрожу. Мы так давно не говорили искренне. А раньше — часто. Он на машине возил меня в Омск на могилу отца, помогал убираться. Мы столько часов вместе провели... десятки часов. Столько всего обсудили! Кроме главного. Данил врал мне, кто он. Притворялся, будто беден. А потом бросил правду в лицо и оскорбил, когда я обрадовалась.

— Мы с ним повстречались недолго, — говорю я.