– Очень смутно помню, – сокрушенно проговорил Владимир Федорович. – Помню, она была какая-то заковыристая, полуреальная. Какой-то предок Носовой был солдатом. Откуда-то привез оплавленный кусок серебра, так и хранилось это серебро в сундуке. Кто-то решил переплавить, что-то сделать из этого куска, нагрели, только стали нагревать, а внутри камень оказался. Представляете?

– Владимир Федорович, – взмолился Филипп, – может быть, в записях вашего отца остался адрес этой Носовой? Телефон?

Герман пожал плечами:

– Попробую поискать. Но столько лет прошло. Жива ли она?

– Может быть, родственники остались? Мне важны любые подробности ее жизни, любые.

– У математиков надо спросить. Они ее наверняка знают. Или знали, во всяком случае. Она даже, вроде, какую-то теорему заковыристую разгадала… Да, отец говорил «обратный отсчет». И еще: «Лечи подобное подобным». Но это же общей принцип, да? Общий принцип гомеопатии.

Окрыленным вышел Филипп из дома Германа-младшего. Есть материал для анализа! Есть ниточки, за которые можно потянуть! Бродил по Москве, соскучился по этому городу. Очень хотелось позвонить Нике, может быть, даже повидаться с ней. Но Филипп удержался. «Если ты хочешь, чтобы у тебя был такой же дом, как у твоих родителей, – твердил сам себе, – ты должен искать другое, другое…»

Филипп пытался вспомнить строчки: «Как жаль, что я не стал… как жаль, что ты не стала…» Нет, не складывалось. Надо у Агнии спросить, она вспомнит наверняка[15].

Глава 6

В поезде Филипп всю ночь ворочался: рука болела, и не давали покоя дневники Лизы Овчинниковой – три тетрадки в линейку. Читать их немедленно Филипп не мог – соседям, сладко похрапывающим, свет мог бы помешать. Филипп только мельком, пока ждал поезд, заглянул в заветные тетрадки. Круглый, почти ученический почерк. Елизавета Овчинникова умерла в двадцать семь лет, три года до этого промаявшись в психиатрической лечебнице. Судя по ее истории болезни, страшно мучилась своими галлюцинациями, сознанием, что больна.

Дождливое утро. Дорога в лужах. Холодно, как поздней осенью.

«А ведь будет еще и зима, – грустно думалось Филиппу, – лужи подернутся льдом. Снег пойдет. Снежинки – это кристаллы. Будет и лед – «кристалус» по-гречески «лед». Это уже потом такой же принцип сложения атомов заметили и в драгоценных камнях, потом, существенно позже. Но принцип образования кристаллов льда и драгоценных камней – одинаковый. Атомы определенным образом притягиваются. Но почему именно так, а не по-другому? По законам природы так притягиваются. Но почему они такие, именно такие, эти законы? Целая ведь наука есть – кристаллография – изучает кристаллы, их структуру, условия их возникновения. В кристаллах камней атомы расположены периодично. У снежинок все по-другому. Нет двух одинаковых. Овчинникова увлекалась геохимией, законами распределения на Земле химических элементов, способами сочетаний и миграции атомов в ходе природных процессов.

Все же в этом есть тайна – в том, как все устроено в природе. Наука иногда не может объяснить – почему именно так, а никак иначе. Например, кристаллы снежинок и льда – чудо настоящее. Просто мы к этому чуду привыкли, видим часто. Но ведь встречаются и редкие чудеса. Уникальные!

Кристаллы – идеальны. Почему-то говорят: линия судьбы. Но судьба не линейная, тем более не плоская. Судьба больше похожа на кристалл. На соединение в определенном порядке притягивающихся друг к другу элементов – иногда красиво выстраивающихся, иногда безобразно, бывает, что и хаотично. Как выстроятся атомы моей жизни? Все мои мысли, поступки, люди меня окружающие? Как будет выглядеть кристалл моей судьбы?»

Филипп бодро шагал под моросящим дождем, перекинув лямку сумки через здоровое плечо. Лямка все время съезжала, и поправлять ее больной рукой было страшно неудобно. «Тяну лямку, – усмехнулся про себя Филипп, – как могу, подбадриваю свой кристалл…»

В отделении царили тишина и покой. Тетя Рая заглянула в ординаторскую, кивнула обыденно. Авдей как всегда был равнодушно-молчалив. И только Зоя обрадовалась Филиппу. Не кинулась, конечно, на шею, но подошла близко-близко.

– С возвращением, Филипп Алексеевич, – сказала ласково и со значением.

И побежала куда-то по своим медсестренским делам.

Как и не соскучились, как будто Филипп и не отсутствовал три дня, не уезжал никуда. Даже обидно стало. Получается, что он, Филипп – что есть здесь, а что его и нет.

Первым делом зашел к Агнии. И первое, что увидел – букет цветов на тумбочке у кровати.

Агния улыбнулась, перехватив настороженный взгляд доктора:

– Ваш друг принес. Он – хороший.

– Вы ему стихи читали? – быстро спросил Филипп.

– Нет… а почему вы спрашиваете?

– Как самочувствие? – вместо ответа спросил Филипп.

– Бодрое! – рассмеялась Агния. – А вы что такой напряженный сегодня, Филипп Алексеевич? Тревожный?

Филипп довольно зло выговорил Зое: зачем пустила к пациентке постороннего?

– Какой посторонний? – удивлялась медсестра. – Это ж Марат, следователь.

– Вы тут все полгорода знаете, и что теперь? Всех пускать?

– Почему полгорода? Всех знаем…

Филипп вспомнил свой подмосковный городок. Там почему-то не все друг друга знали, совсем даже. Разобщающее влияние близкой столицы? Многие ездили в Москву на работу – два с половиной часа туда, два с половиной – обратно. Здесь же, в городке Сопрыкино, все жили герметично, все друг с дружкой были знакомы так или иначе. «Не разовьется ли у меня здесь клаустрофобия?» – мелькнула мысль, но Филипп отогнал ее, впрочем, отметив, что становится мнительным. А гармоничный человек не должен… «Ах, Филипп, тебе до гармоничного человека еще расти и расти…»

Алкоголика Вениамина привезли обратно с острым алкогольным психозом. Недели не прошло. Вениамин ловил чертей по углам, смотрел непонимающим взглядом. Жена говорила, что еще и с ножом на нее бросался.

– А Витька держится пока, – сказала тетя Рая, – видела его вчера в магазине. Квас покупал.

– В квасе, кстати, тоже градус есть, – обронила Зоя и сделала Вениамину угол.

Бедолага затих, сложился пополам на кровати.

«Сизифов труд», – брезгливо подумал Филипп. И тут же ему стало стыдно от этой своей пренебрежительной брезгливости: человек ведь все же, и больной человек.

«Суицидная» Людмила Заворотова рассеянно смотрела в окно, обернулась, когда вошел доктор. Глаза грустные, но все же исчезло тревожное выражение лица. Но