Филиппа, но поскольку тот оставался спокойным, продолжил: – Это важно, сами понимаете, очень важно.

Агния встала, подошла к углу палаты, поманила Марата за собой.

– Вот, смотрите, – показала на аккуратную паутину, – у паука все идеально с мыслительным процессом. Посмотрите, какая симметрия! Какой порядок в мыслях! А мои мысли – разбегаются. И почему они такие разные? А еще говорят, что мысли материализуются. Но которые из них? Все же не могут все мысли подряд материализовываться? Вот, да. Задаюсь этим вопросом. Думаю об этом.

– Какая эта Агния красивая! – задыхаясь от восторга, говорил потом Марат. – Дива! Дива!

Филипп подумал, что ничего особенного в Агнии нет, но промолчал. В принципе симпатичная, конечно.

– Вы вообще на бюллетени, – Зоя кивнула на перевязанную руку. – Вечером в четверг поедете, в понедельник утром вернетесь. Никто и не заметит. Пациентов у нас сейчас мало, в пятницу никого не привезут.

– А если буйного какого-нибудь?

– А если буйного – тогда перед главврачом встанет вопрос: почему в отделении один доктор, которому и заболеть нельзя? Это что еще такое? Филипп Алексеевич, даже не думайте. Надо ехать – поезжайте. Мы с тетей Раей на хозяйстве останемся – все будет хорошо!

…Как хорошо было дома. Тепло маминых рук, отцовские сдержанные объятья. Знакомые запахи, вещи, до боли родной вид из окна, старая липа заслоняла свет, врывалась в дом всеми своими листьями и фитонцидами, стучала ветками в стекло. Репродукция Модильяни на стене, кто-то из благодарных пациентов подарил отцу, и картина так и прижилась – очень девушка на ней была на маму похожа: то же вытянутое лицо, длинная шея, то же редкое сочетание детскости и взрослой мудрости.

И чего Филиппа занесло в даль дальнюю? В городе, где он родился, тоже есть больница, а в ней психиатрическое отделение. И врачей всегда и везде не хватает.

Да, но тут мама, папа и куча их знакомых докторов. Опять опека. Но ведь и сейчас без опеки не обходится – теперь, вон, Кузьмин шефство над Филиппом взял. Такая, видно, карма у Филиппа – не оставаться без попечения.

– А теперь рассказывай! – родители вполне параллельно и симметрично подперли кулачками подбородки, приготовились внимать сыну, переглянулись и рассмеялись.

Убийством Шумейко не стал родителей грузить, разволнуются, ни к чему это. Про будни отделения, про Агнию Прохорову, конечно, поведал. Про странные совпадения ее галлюцинаций с галлюцинациями пациентки профессора Аркадьевна, о прозрениях, которые Агнию иногда посещают, про то, что никак не может поставить точный диагноз и вообще не понимает, что с пациенткой Прохоровой происходит. Как и почему она иногда видит будущее?

– Существует некий парадокс в попытке объяснить рационально, что такое интуиция, – покачал головой отец. – Есть масса примеров, когда решения принимаются врачами чисто интуитивно. А что такое интуиция? Это мышление вне анализа причинно-следственных связей. Другой способ мышления, не тот, к которому мы привыкли, к которому склонны большинство людей.

– Да, – горячо поддержал Филипп, – это «другой способ мышления», она, Агния, в смысле пациентка моя, она мыслит совершенно по-другому… Но это с ней случилось вдруг. Она до двадцати лет была совершенно обычной девушкой, училась… Правда, стихов много знает. Но ведь это совершенно нормально, естественно для будущего филолога. И вдруг – наваждение. Видения, прозрения эти…

– К ее сознанию что-то добавилось, – сказала мама.

– Но почему? И как? Каким образом? – Филипп сто раз задавал себе эти вопросы, но ответов не находил.

– Ты уверен, что это все же не шизофрения?

– Предположим, шизофрения, – рассуждал Филипп, – но сознание Прохоровой явно прорывается в какую-то иную реальность, в другое время. Ее видения связаны с прошлым, Агния уверяет, что она была в этом прошлом, сама была. Вернее так: она знает, что это было. А то вдруг – не всегда, но вдруг она начинает видеть трагические события в будущем, причем эти события действительно происходят! Ее предсказания сбываются. И вот еще вопрос: почему она видит одно и не видит других катастроф, которых миллион, разумеется, на свете?

– Вот здесь ты точно клубок не распутаешь, – сказал отец, – и даже не тяни за эту ниточку – бесполезно. Почему видит одно и не видит другое? Мы тоже не все видим. И это обычное наше состояние. Два человека опишут эту комнату, но опишут по-разному. Здесь как раз все в норме. Если вообще можно искать норму в состоянии твоей пациентки. Рациональное мышление отличается тем, что оно действует по правилам. Но эта правильная схема, однако, требует довольно длительных рассуждений. Нам часто недостает информации, чтобы из нее получить достоверные логические выводы. И вот тут на помощь приходит интуиция. Ее простенькие схемы при недостатке информации и при малом времени позволяют быстро получить результат. Это потому, что процесс мышления протекает не под контролем сознания.

– Какие схемы могут быть у интуиции? – мама подлила всем чай. – Интуиция – это стихия неуправляемая. Как высший разум рассматривалась еще в античные времена. Платон с его теорией «вспоминания» врожденных идей. Спиноза выводит первую черту интуитивного знания – независимость от умозаключения и доказательств.

Мама была дивно хороша, совсем не старела, глаза блестели по-молодому. Филипп смотрел на нее с восхищением и нежностью. Отец, кстати, тоже. Мир да любовь царили в этом доме. «Будет ли у меня когда-нибудь свой такой же теплый дом? Построю ли я когда-нибудь такой же теплый дом?» – подумал Филипп.

– Конфликт между интуицией и рациональным всегда есть, – говорила мама, – и здесь он налицо. Возможно, твоя Прохорова прекрасно осознает этот конфликт. Потому ее так и «колбасит».

– Интуиция, если понимать ее научно, носит собирательный характер, – напомнил отец.

– Можно ли вообще научно объяснить интуицию? – пожала плечами мама. – Научно можно объяснить только то, что повторимо. А интуиция? Она у каждого человека своя. И в каждый отдельный момент проявляет себя по-разному. Пестрая субстанция, неуловимая.

С интуиции плавно перешли на необъяснимые, с точки зрения науки, случаи исцеления безнадежных больных, которых у двух врачей с многолетним опытом было предостаточно на памяти.

Отец разволновался, широкими шагами ходил по комнате, припоминая совершенно антинаучные, не поддающиеся никакому логическому объяснению неожиданные повороты в болезнях своих пациентов.

– Леша, угомонись, – ласково проворковала мама, – каждый врач знает, что, помимо вульгарных печенок и селезенок, есть еще