Я сидел слегка пришибленный. Можно даже сказать – несколько поверженный в прах перед инспектором. Здесь было ни убавить, ни прибавить. И мне оставалось только молчать и слушать. Что я и сделал со смирением.

– Так вот, мне необходима ваша помощь. Что именно руководило крайне неприглядным поступком этой сеньориты с непроизносимой фамилией, сейчас не важно. Тем более, из документа явственно следует, что гибель близкого друга, который ее содержал, для сеньориты была крайне убыточна, и даже являла собой род финансовой катастрофы. Но вы, Луиш, непременно и как бы под огромным секретом расскажите обо всем вашим друзьям. Одним словом, проявите хитрость, если, конечно, сумеете, а дальше я стану пристально наблюдать.

Я согласился не раздумывая. Затея Фиделя отвечала и моим намерениям, я до конца собирался участвовать в этом деле. Ника был моим лучшим другом, и у меня не имелось иного выхода, как не отступать и не сдаваться.

Поступок нашей Олеськи, к слову сказать, меня нисколечко не удивил. У Никиной подруги вообще мозг был аппаратом быстрого реагирования. Никаких таких возгласов «помогите!» или «мамочка, какой ужас!». Нет, все четко и ясно. Олеся вычленила самый главный трагический момент, касавшийся лично ее, и ни о каких других вещах волноваться более не стала. Что человек, вместе с которым она прожила лет пять, наверное, а знакома была вдвое дольше, мертвый и неупокоенный, оставлен ею на скалах, что случилось преступление, что элементарное человеческое сострадание не пустой звук… Как всегда, это прошло мимо нашей Олеси Крапивницкой. Я до сих пор изумляюсь и не верю тому факту, однако, очевидному, что Ника просуществовал возле этой женщины такое долгое время. Все же попытаюсь объяснить – почему.

Олеська, она из породы клещей. Есть такая разновидность слабого пола, хорошо еще, что довольно редкая. Клещ это не совсем то же самое, что Диана-охотница – за богатством или за славой потенциального мужа. Женщина-клещ как правило редко бывает хороша собой, а уж красавиц среди них и вовсе не попадается. Не урод, серединка на половинку. Всегда образованна и умна в глубинном смысле этого слова. Имеет непременно малодоходную и высокомудрую работу, потому что она, бедняжечка, блещет интеллектом, но не умеет пробиваться в жизни локтями. Однако же главное отличительное свойство всякого клеща – полное нежелание существовать в одиночку. Этим они и отличаются от охотниц. Наши современные Дианы всегда имеют надежного коня, стрелы с железными наконечниками и несгибаемый лук, звенящий тетивой. Промах их не смутит, в случае неудачи они галопом несутся дальше и всегда имеют про запас кусок от прежней добычи. И всякая охотница рано или поздно понимает, что совершенно спокойно может кормить себя промыслом и не связывать при этом свою свободу. Клещ, напротив, нуждается в вечном доноре, из которого можно сосать питательный сок и на котором, прилепившись в уютном уголке, можно ехать по жизни. Отцепи такого клеща, и он, если в рекордный срок не сыщет новое, незанятое тело, непременно подохнет. И если прекрасная Диана поражает в самое сердце женскими своими прелестями и уловками, то клещ действует иначе. Тут бедного мужчину не спасет даже отсутствие пылкой любви и страсти, напротив, еще более заставит позабыть элементарную осторожность. Казалось бы, чего бояться такой обыкновенной, такой свойской девчонки? Не с кем выпить? Можно поехать к ней. Проголодался на занятиях? А вот у меня есть пирожок. Завис компьютер? Ерунда, могу наладить за пару минут. (А ты думал, я круглая дура и со мной поговорить нельзя на серьезные темы?) Завтра не в чем выйти на ответственную встречу? Да я сейчас же заеду и постираю тебе рубашки, а после поглажу, конечно. Кстати, звонила твоя мама и просила передать… А через некоторое время уже и вещички милого, услужливого клеща стоят в вашей квартире, и бог знает, как они туда проникли, а на вашей шее висят обязательства, в основном, конечно, материальные. В возрастающей прогрессии. При этом задним умом вы знаете точно – ваш домашний клещ не испытывает к вам особенной любви-привязанности, ему все равно кого сосать. Но процедура его хирургического выдворения болезненна чрезвычайно, да и нет времени, работа, командировки, деловые встречи. И бытие определяет сознание. А ваша мама говорит, какая хорошая девушка, и готовится умереть спокойно, передав вас в надежные руки. И вопли, разборки, скандалы совсем сейчас не к месту, и попросту некогда отковырять клеща, а потом это становится и вовсе невозможно. И ты понимаешь, что опоздал и обречен. На самое худшее – на жизнь без любви с обеих сторон. Так и передвигаешься по свету и возишь на своем хребте своего персонального кровопийцу. Пока не погибнешь сам.

Я совсем не любил Олесю Крапивницкую. А она была ко мне равнодушна. Ее порода вообще не способна испытывать яркую неприязнь, потому что каждый мужчина – ее возможная среда обитания. Так зачем портить отношения? Но вот именно я и именно сейчас намеревался их хорошенько испортить. И поступить совсем не как святой, а подгадить нашей Олеське за то, что она так гнусно обошлась с моим другом. Это вовсе не должна была быть месть, но я сочетал приятное с полезным. И начал я с другой совершенно женщины, удивительной и прекрасной. Я рассказал все Наташе. Как только вернулся от инспектора, так сразу рассказал.

Наташа сидела на пирсе, собираясь соскользнуть в воду. Она любила эдак, не в прыжке, а словно рыбка, нырнуть в свою родную стихию. По гороскопу она была Водолей. Но я задержал Наташу, будто бы, со стороны казалось, подошел к ней поболтать. И выложил, слово в слово, все, что прочел недавно в полицейском отчете.

– Такие вот дела. Инспектор сказал, Леся вне подозрений. Но не собирался делать из этого тайну. И я решил, пусть уж лучше узнают от меня. Как думаешь? – спросил я Наташу.

Она не смотрела на меня все то время, пока я говорил. Не потому, что не хотела. А было неудобно. Она сидела, а я стоял. Прямо в брюках и рубашке, и даже в туфлях – как ходил в управление, так и явился на пляж. Брюки мои, светло-голубые, с ровными стрелочками, были единственной летней одеждой «на выход», и пачкать о мокрые камни пирса их не рекомендовалось. Так что я искал правды в ногах.

– Ты хочешь, чтобы я передала остальным? – спросила Наташа, подняв ко мне лицо, но тут же заслонилась ладошкой. Уж очень сильно било солнце, а она не взяла к воде очки.

По одному только вызову в ее голосе я прочувствовал: она ни за что не собирается разглашать мою новость дальше. А я и не желал перекладывать обязанность на ее плечи. И чтобы не быть неверно понятым, сказал, даже резко:

– Что ты! Ни в коем случае! Ты вообще держись в стороне от этой истории. Не могу рассказать тебе все, но послушай моего совета.

– А я и держусь, – покорно согласилась Наташа. И вздохнула: – Нику жалко.

И не пояснила, в каком именно смысле. Видимо, жалко было со всех сторон. И меня пожалела тоже, сочувственно дернув снизу за брюки. У Наташи иногда случалось такое: она вдруг начинала всех жалеть. Без разбора. Однажды это кончилось привнесением в их с Тошкой дом черного котенка с помойки, оказавшегося впоследствии зловреднейшей, царапучей кошкой со скандальным характером. Ливадин, подыгрывая в своей безоглядной любви, на котенка согласился, и в тот же вечер остался без любимых мокасин, куда котенок и отгрузил свой первый подарок новым хозяевам.