пальцы на плече. Усаживает меня в кресло, а сам отходит к окну. Останавливается, склоняется и упирается ладонями в подоконник. Я вижу широкую мужскую спину и чуть поникшие плечи. Ему осточертело со мной возиться. Гораздо проще – принудить и заставить, или переломать, чтобы и пикнуть не смела. И, кажется, для него это самый заманчивый путь.

Несложно догадаться, что Реиган кипит от негодования. Но рассказал ли ему Алан о том, что наткнулся утром на нас с капитаном, неизвестно. И я не хочу выяснять. Но пока его величество не начал с обвинений, не оставляющих мне ни единого шанса, я поднимаюсь из кресла.

На опережение.

– В доме течет крыша, нет продуктов и водопровода, – говорю спокойно, без тени страха, которым, на самом деле, щедро пропитана моя душа. – Мне нужны рабочие руки, чтобы починить крышу и помочь семье Ройсов, потому что мы для них обуза, свалились, как снег на голову.

Реиган не перебивает.

Его спина и руки напрягаются. Темный мундир очерчивает бугры мышц – такими ручищами можно и шею свернуть. Особенно, мою. Белую, цыплячью, нежную шею Антуанетты-Аннабель, молодой принцессы.

Как представлю картину: этот мужчина тащит меня за волосы во двор, бросает на землю и отчаянно лупит плетью под хохот солдат – все холодеет внутри.

– Я попросила капитана помочь, потому что у госпожи Ройс не сто рук, чтобы все успеть. Вы приехали ночью, мы едва день назад… Мы опустошили все запасы. Еще и дождь лил всю ночь. Надо устранить течи и избавиться от плесени и грибка. Вы хоть знаете, какие болезни провоцирует плесень?

Реиган слегка поворачивает голову.

Услышал.

Как и все, что я говорила до этого.

Его суровый профиль на фоне окна, острая линия подбородка, упрямые губы – мне хотелось разглядывать его, словно выставочный экспонат. Что-то неуловимо раздражающее было в нем – скорее всего, его поразительная мужская притягательность.

– Удивительно, откуда ты это знаешь, Анна, – говорит, а его губы изгибаются в усмешку. –Когда успела стать такой хозяйственной?

А затем снова смотрит сквозь мутное окно на улицу.

Откуда я знаю?

Инстинктивно касаюсь груди, потому что корсет сдавливает легкие, а сердце работает, как поршень, перегоняя горячую кровь. Трудно дышать – к черту моду и местные правила, с этим пора завязывать!

– Если теперь я хозяйка этого замка, то мне и отвечать за него, – говорю запальчиво. – Как я могу распоряжаться чем-то, если скованна дурацкими предубеждениями?

Реиган оборачивается. Его взгляд горит изумлением. На секунду я тону – магическая синева его глаз врезается в меня и с легкостью пробивает всевозможные блоки.

– Дурацкими предубеждениями? – переспрашивает он.

– Направленными против женщин.

Реиган вскидывает бровь. Его удивление становится еще более глубоким. Напряженный взгляд скользит по моей фигуре и останавливается на лице.

– Раньше я не слышал от тебя ничего, кроме истерик, – говорит он. – Ты и двух слов не могла связать без оскорблений и слез. Но сейчас… Допускаю, что ты лишилась памяти, выпив яд, но что стала другим человеком… Нет, Анна, это невозможно.

Первый порыв, который я испытываю, – рассказать ему всю правду. Но почти сразу отметаю эту идею. Как бы это выглядело? Мол, я кардиохирург из другого мира и мне сорок семь. Самолеты летают по небу, а спутники по орбите. И, вообще, Земля круглая. А еще, я хорошо горю на костре…

Проклятье.

– Прошлой Анны больше нет, – твердо заявляю я.

– Это не отменяет ни одного моего решения, – отвечает Реиган, – и ни одного наказания, которое последует, если ослушаешься.

И он снова отворачивается к окну, заводит руки за поясницу.

Делаю протяжный вдох. Пытаюсь придумать, как победить этого неандертальца. Не физически, конечно. Реиган из тех мужчин, которые на силу отвечают еще большей силой. И у меня, кажется, находится решение.

– Вы голодны? – спрашиваю. – Госпожа Ройс очень старалась угодить вам. Уверена, она опустошила все запасы, накрывая на стол. Позавтракаете со мной?

Реиган замирает, медленно поворачивается – его взгляд сияет из-под черных длинных ресниц, губы поджаты.

– Что ты задумала, Анна?

– Накормить вас, – отвечаю честно и выгибаю бровь. – И обсудить мою дальнейшую судьбу и цену за жизнь Эмсворта.

Его синие глаза становятся глубокими, как два омута. Душу высосут, ей-богу. И я неосознанно волнуюсь, грудная клетка ходит вверх-вниз от дыхания, а сердце бьет тягучими толчками.

Реиган подходит, и я ощущаю легкий приятный запах его тела.

– Чего ты хочешь добиться? – спрашивает он нечитаемым тоном.

– Проявляю гостеприимство.

И пытаюсь тебя задобрить, самовлюбленный ты гордец! Уговорить не трогать Эмсворта. А может, стать чуточку добрее ко мне.

Госпожа Ройс действительно постаралась. Мне не приходится краснеть. Едва мы оказываемся в господской столовой, в ноздри ударяет запах еды, и я сглатываю слюну. Здесь есть все, что душе угодно. Нужно держаться за госпожу Ройс, потому что я не умею так стряпать.

Реиган прохаживается вдоль стола и разглядывает блюда, а на его губах, вторя его неведомым мыслям, время от времени возникает усмешка. Мы садимся по оба конца стола и смотрим друг на друга.

– Я хочу, чтобы вы сохранили жизнь Эмсворту и не калечили его, – говорю я, собрав всю волю в кулак, – а также дали мне относительную свободу жить там, где захочу. Если вы не намерены разводиться, то…

Реиган поджимает губы, а его синие глаза опасно сощуриваются.

– Не намерен, – обрывает он. – Будешь жить в Рьене, если так хочешь, – и он красноречиво оглядывает влажные стены. – Но по первому приказу будешь являться ко двору и исполнять свои обязанности. После окончания траура, состоится коронация. Ты приедешь и будешь чествовать меня, как своего императора и господина. Ты останешься в Вельсвене и будешь жить со мной, как жена, до тех пор, пока лекарь не подтвердит твою беременность. Потом ты вправе вернуться сюда, доносишь в Рьене, но, если родишь девочку, мы все повторим. И так до тех пор, пока не появится сын.

Однако…

Я раздумываю, громко втягивая воздух. И злюсь. Давно меня не воспринимали инкубатором на ножках. Вернее, никогда. И это унижает во мне профессионала, доктора наук, хирурга.

– Отдайте мне Рьен, – говорю я.

Это звучит так неожиданно, что Реиган не знает, как реагировать. Он напряженно обдумывает это требование, а затем произносит:

– Замок и так принадлежит императорской семье.

– Я говорю не только