Есть два типа естественных вождей: первый переполненэнергией, активен, любого перекричит, задавит, собьет с толку и потащит засобой хоть бы и против воли; второй молчалив и на первый взгляд малоподвижен,но покоряет толпу ощущением спокойной, уверенной силы. Сила вождей этогосклада, утверждал умнейший Иван Фердинандович, загадочно посверкивая на ученицстеклышками пенсне, состоит в природном психологическом дефекте — им неведомстрах смерти. Наоборот, всем своим поведением они как бы искушают, призываютнебытие: мол, приди, возьми меня скорей. Грудь гимназистки Мироновой вздымаласьпод белым фартуком, щеки пламенели — так волновали ее речи учителя.

Теперь, благодаря Сегюру, она понимала, почему такойчеловек, как принц Гэндзи, пожелал вступить в ряды «Любовников Смерти». Должнобыть, и в самом деле личность выдающаяся, отчаянная, способная на чрезвычайныепоступки.

— Готовы ли вы? — спросил он Офелию.

Она уже впала в транс: ресницы опустились, лицо сделалосьпустым, губы чуть шевелились.

— Да, я готова, — ответила она пока еще своимобычным голосом.

— Как звали последнего избранника, того, чтоп-повесился? — тихо спросил Гэндзи у сидевшего рядом Гильденстерна.

— Аваддон.

Гэндзи кивнул и приказал:

— Вызовите дух Аваддона.

С минуту ничего не происходило. Потом над столом пронессяуже знакомый Коломбине холодный ветерок, от которого всякий раз перехватывалодыхание. Огонь свечей качнулся, а Офелия запрокинула голову назад, будто еетолкнула некая невидимая сила.

— Я пришел, — просипела она сдавленно, и все жеочень похоже на голос повесившегося. — Трудно говорить. Сплющено горло.

— Мы не будем вас долго мучить. — Странно, но,беседуя с духом, Гэндзи совершенно перестал заикаться. — Аваддон, где вы?

— Между.

— Между чем и чем?

— Между чем-то и ничем.

— Спросите, что он сейчас испытывает? —возбужденно шепнула Львица.

— Скажите, Аваддон, какое чувство вы сейчасиспытываете?

— Страх… Мне страшно… Очень страшно…

Офелия, бедняжка, и вправду вся задрожала, даже застучалазубами, а ее розовые губки стали фиолетовыми.

— Почему вы решились уйти из жизни?

— Мне был послан Знак.

Все затаили дыхание.

— Какой?

Дух долго не отвечал. Офелия беззвучно открывала и закрываларот, ее лоб наморщился, будто она к чему-то сосредоточенно прислушивалась, ееноздри раздувались. Коломбина испугалась, что сейчас вещунья снова понесетневнятную чушь, как во время всех последних сеансов.

— Вой… — просипела та. — Жуткий вой… Голосзовет меня… Это Зверь… Она прислала за мной Зверя… Невыносимо! Строчку, тольконаписать последнюю строчку, и тогда всё, всё, всё! Где я теперь? Где я теперь?Где я теперь?

Дальше слова сделались неразборчивы, Офелию всю трясло. Онавнезапно раскрыла глаза. В них читался такой невыразимый ужас, что некоторые изприсутствующих вскрикнули.

— Вернитесь! Немедленно возвращайтесь обратно! —резко воскликнул Гэндзи. — Ступайте с миром, Аваддон. А вы, Офелия, идитеко мне. Сюда, сюда… Спокойно.

Она понемногу приходила в себя. Зябко передернулась,всхлипнула. Львица обняла ее, поцеловала в макушку, загудела что-то утешающее.

Коломбина же сидела, сраженная леденящим кровь открытием.Знак! Знак Зверя! Смерть послала к Аваддону, своему избраннику, Зверя! «В домеЗверь!» «Урчит насытившийся Зверь!» Это была не метафора, не фигура речи!

В этот миг она оглянулась и увидела: в дверях, что вели изгостиной в прихожую, стоял Просперо и смотрел на участников сеанса. На его лицезастыло странное, потерянное выражение. Так стало его жалко — не передатьсловами! У Христа из двенадцати апостолов сыскался всего один Иуда, а тут всекак один: предали, бросили учителя.

Она порывисто вскочила, подошла к Просперо, но он на неедаже не взглянул — смотрел на Офелию и медленно, будто не веря, покачивалголовой.

Соискатели, вполголоса переговариваясь, начали расходиться.

Коломбина ждала, чтоб они все ушли. Тогда она останется сдожем вдвоем и покажет ему, что на свете есть и подлинная верность, и любовь.Сегодня она будет ему не покорной куклой, а настоящей возлюбленной. Ихотношения переменятся раз и навсегда! Никогда больше он не почувствует себяпреданным, одиноким!

И Просперо произнес заветные слова, только адресовал их неКоломбине.

Поманил пальцем Офелию, тихо сказал:

— Останься. Мне тревожно за тебя.

Потом взял ее за руку и повел за собой вглубь дома. Онапокорно семенила за ним — маленькая, бледная, обессиленная общением с духами.Но ее личико светилось радостным удивлением. Что ж, хоть и малахольная, новсе-таки тоже женщина! Коломбина топнула ногой, не в силах видеть эту идиотскуюулыбку, опрометью выскочила на улицу и заметалась у крыльца, плохо понимая, чтонужно делать и куда идти.

Тут как раз вышел Гэндзи, внимательно взглянул нарасстроенную барышню, поклонился.

— Время позднее. Вы позволите вас п-проводить,мадемуазель Коломбина?

— Я не боюсь бродить в ночи одна, — прерывистоответила она и не могла продолжать — подкатывали рыдания.

— И всё же провожу, — решительно сказал Гэндзи.

Взял под руку, повел прочь от проклятого дома. У нее не былосил ни спорить, ни отказываться.

— Странно, — задумчиво произнес Гэндзи, будто незамечая состояния спутницы. — Я всегда считал медиумизм шарлатанством или,в лучшем случае, самообманом. Но мадемуазель Офелия не похожа на лгунью илиистеричку. Она интересный экземпляр. И то, что она сообщила, тоже весьмаинтересно.

— В самом деле? — покосилась на японского принцаКоломбина и неэлегантно шмыгнула носом.

Подумалось тоскливое: вот и этому Офелия интересней, чем я.

Ее нашел лодочник

"Ее нашел лодочник. Она зацепилась краем платья заопору Устинского моста, где Яуза впадает в Москву-реку. Так и покачивалась там,в мутной зеленой воде. Распущенные волосы, словно водоросли, струились,колеблемые течением. Мне рассказал об этом Гэндзи, он всё знает и всюду вхож. Унего даже в полиции свои осведомители.

Сначала она исчезла, и два дня Просперо не собирал нас,потому что без нее сеансы всё равно невозможны.