– Нет, прости, я вовсе не это имел в виду. Ну, может быть совсем чуть-чуть, но клянусь, я не хотел показаться кретином.

Она хохочет.

– Я просто прикололась над тобой. Но ты все равно расист.

– Я правда не хотел тебя обидеть.

– Не бери в голову.

– Я всегда несу чушь, когда волнуюсь.

– По крайней мере, это не твой первый день в новой школе и в новом городе. – Она умолкает и усмехается. – Полном расистов.

– Ну что же, заслужил. – Я полностью опускаю оконное стекло и пристраиваю локоть на край проема. – Я волнуюсь именно потому, что это не новая школа. Все знают, что произошло. Вполне возможно, что на меня станут глазеть и перешептываться. – Произнося это, я чувствую, как еще сильнее забурлило мое беспокойство.

– Эли говорил, что люди здесь в целом классные.

– Это правда. В большинстве. – Были в большинстве, пока Адейр не настроила их против меня. Я приоткрываю воздушный клапан так, чтобы чуть теплый воздух обдувал мое лицо. – Не обращала внимания, что каждый раз, как мы встречаемся, с нас пот течет градом?

– Но мы стали встречаться в августе.

– Точно.

– У тебя была Соусная Команда. А теперь у тебя есть Сладкая Команда.

Я пробую эти слова на вкус. Это шутка, но я смакую ее слова.

– Сладкая Команда. Да.

– У нас сегодня есть общие занятия? – спрашивает Джесмин. – Давай посмотрим.

Я достаю расписание.

– У меня сегодня английская литература, творческое письмо, литературная критика, ланч, история, ассистентство и биология. А у тебя?

Она начинает вытаскивать свое расписание. Я инстинктивно останавливаю ее руку.

– Только не за рулем.

– Не беспокойся, – мягко отвечает она. – Я дам его тебе, и ты все сам прочтешь.

Она протягивает мне расписание, и я читаю: теория музыки, исполнение с листа, игра на фортепиано, ланч, шоу-хор, алгебра, йога.

– Да уж, ничего общего. – Но здесь нет ничего удивительного. У меня редко совпадали занятия с Эли, Блейком или Марсом. Эли усиленно занимался музыкой, а Марс так же усиленно – рисованием. С Блейком мы иногда пересекались на занятиях по творческому письму, но тогда он возился со своими видео- и аудиозаписями, а я этим не занимался.

Я заталкиваю расписание обратно в ее сумку.

– Хочешь встретиться за ланчем?

– Нет, уж лучше посмотрю, каково это будет, когда я зайду в столовую с подносом и никто не позволит мне сесть за свой столик.

«She’ll be here all week, folks. Don’t forget to tip your waiter».

Джесмин прибавляет звук на своей магнитоле.

– Это одна из моих любимых песен.

– Что за песня?

– «Avalanche» Леонарда Коэна.

– Никогда не слышал о таком.

На ее лице появляется искреннее недоверие.

– Ну-у-у-у, чувак, мы должны это исправить. Ты писатель. А он – лучший поэт.

– Я ничего не смыслю в музыке. Я слушаю все, что мне предлагают другие люди, в том числе и Эли с Джорджией.

– Хорошо, значит, теперь ты станешь слушать музыку, которую выберу для тебя я.

– Договорились. Что самое смешное – мой отец раньше писал песни. Именно поэтому он приехал в Америку и оказался в Нэшвилле. В девяностых одна его песня даже попала в хит-парад.

– Ты серьезно?

– Да.

– Расскажи.

– Песня называлась «Когда мое сердце разбито». Он написал ее в соавторстве с Боуи Ли Дэниэлсом, который потом исполнил эту песню.

Она ударяет по рулю ладонями. Я замечаю, что сегодня ее ногти покрашены в цвета академии – на безымянных пальцах желтым, а на всех остальных синим лаком.

– Я же миллион раз слышала эту песню. Я танцевала под нее в начальной школе на уроках физкультуры.

– Прости.

– Нет, она классная. Ты сказал, он раньше писал песни?

– Теперь он преподает английский язык в Бельмонте.

– Я хочу с ним познакомиться.

– Когда-нибудь познакомишься.

Мы въезжаем на школьную парковку, и мое сердце начинает биться сильнее. За разговором я забыл обо всем. Джесмин паркуется на свободном месте, глушит мотор и некоторое время сидит молча.

– Послушай. Раз уж мы заговорили о музыке. Ты слышал о Диэрли? – В ее голосе сквозит легкая неуверенность.

– Да. Но я мало его слушал. Джорджия большая его поклонница.

– Нас ждет серьезная работа, – бормочет она, покачивая головой. – Кстати, у меня есть два билета на его шоу в Рэймане, в октябре. – Она молчит, словно сомневаясь. – Я собиралась идти с Эли. Хочешь пойти?

В глубине души я громко ликую. Да, да, конечно. Но в то же время мой разум сухо говорит: Кхм. Теперь ты и в самом деле посягаешь на то, что принадлежало Эли. Это всего лишь билет на концерт, которым он уже не сможет воспользоваться, и он наверняка хотел бы, чтобы билет достался другу, но все-таки ты берешь то, что принадлежало Эли, и собираешься неплохо провести время с его девушкой, в то время как его пепел покоится в урне.

– Да, – отвечаю я, ощутив укол проснувшейся совести, но отмахиваясь от нее. – С удовольствием.

* * *

Мы стоим на парковке напротив входа в академию, собираясь с духом, чтобы войти в современное квадратное здание из стекла и стали, стены которого отделаны состаренными деревянными панелями. У нас остается примерно десять минут до начала первого учебного дня в выпускном классе.

– Пошли! – восклицает Блейк. – Нам надо появиться эффектно. Народ ждет.

– От тебя, – откликаюсь я.

– Я не собираюсь войти в школу в первый день учебного года и тут же пернуть или выкинуть что-нибудь в этом духе.

– Да уж, и я не собираюсь выставить себя полным кретином перед Оливией, – присоединяется Эли.

– У тебя нет шансов, – отвечаю я.

Эли сгребает меня в охапку и принимается ерошить мои волосы.

– Чувак, перестань, ты портишь мою прическу. Придурок. – Я отталкиваю его и отскакиваю в сторону.

Блейк встает между нами, растопырив руки.

– Ладно, когда вы прекратите лапать друг друга, я хотел бы обговорить наш план.

Я приглаживаю волосы.

– Слушаем тебя.

– В общем, мы войдем внутрь… и станем двигаться в замедленном ритме.

– Чувак, это отстой, – отвергает идею Марс.

Блейк поднимает ладонь, прося выслушать его до конца.