Я вглядываюсь в сияющее голубое небо, обрамленное металлом стенок пикапа Джесмин. Вот теперь все четверо членов Соусной Команды лежат в ящиках. Только я – единственный, кто не пребывает в полной темноте. И Эли я тоже считаю, хотя его кремировали. Теперь он лежит в урне, а это тоже что-то вроде ящика. Там внутри темно.

Я задаюсь вопросом о том, успели ли они за мгновение до смерти взглянуть в небо, открывшееся им через оторванную крышу машины Марса, как это делаю сейчас я. Меня «заверили», что смерть была мгновенной, словно это могло успокоить.

Мне отчаянно хочется, чтобы пошел дождь. Ливень. Такой сильный, что смог бы очистить меня от беспокойства и тоски, такой яростный, что смыл бы с меня печать смерти и унес ее с собой в потоках речной воды в далекое море.

Блейк заглядывает в боковое стекло пикапа.

– Привет, засранец, – тихо произносит он.

– Привет, – отвечаю я. Рядом с Блейком появляются улыбающиеся физиономии Эли и Марса.

– Получилось неплохо, – сказал Марс. – Конечно, до Блейка тебе далеко. Но тоже неплохо.

– До Блейка не далеко только мне, – заявляет Блейк. – Но согласен, это было вполне прилично.

– Спасибо, – говорю я. – Возможно, если бы я сделал это специально, все выглядело бы гораздо смешнее.

– Когда ты ударился башкой в самом конце, это было круто. Это уже выглядело не просто забавно, а комично, – продолжает Блейк. – Вот в чем секрет комедии – всегда необходим следующий шаг.

– Только в другой раз, – советует Эли, – попытайся действовать так, чтобы не навредить себе. Получается гораздо смешнее, когда люди не беспокоятся о твоем здоровье. Никому не охота брать на себя такой груз вины.

– Спасибо, чувак. Это хороший совет, – отвечаю я. – Вина действительно бьет больно.

Я продолжаю массировать шишку, вскочившую над правым глазом. От пульсирующей боли в этом месте у меня раскалывается голова. Не сомневаюсь, что от удара бровь вскоре опухнет так, что сузит мое поле зрения, и эта мысль сводит меня с ума. Оказывается, нет ничего смешного в том, чтобы не только на две минуты вырубиться на глазах у однокурсников в первый учебный день, но еще и врезаться головой в стену. Я смотрю на лениво ползущее по небу пышное облако желтовато-белого цвета, и мои мысли разом утихают. Облако сначала напоминает собаку, а затем лягушку. Выступы на поверхности моей импровизированной постели начинают врезаться в спину. Я перекатываюсь на бок, достаю из кармана телефон и несколько секунд держу его в руке. Откуда-то издалека до меня доносится какой-то приглушенный шум, потом хлопает дверца машины и слышатся торопливые шаги. Затем все стихает, кроме далекого шуршания автомобильных шин и мелодичного стрекота насекомых в траве. Вокруг меня бурлит невидимая жизнь.

Я набираю номер Джорджии.

* * *

– Карвер? Разве ты не должен сейчас быть на занятиях?

– Только не волнуйся, – говорю я, и мой голос дрожит.

– Не буду, но объясни, что происходит.

– У меня снова случилась паническая атака. – Я прямо вижу, как Джорджия борется с желанием ляпнуть: Я же тебя предупреждала.

– Черт! Ты в порядке?

– Гм.

– И конечно, ты позвонил мне, а не маме.

– Да.

– Ты сейчас где? У медсестры?

– На парковке.

– Понятно.

– Ищи белый пикап «Ниссан». Я лежу в кузове.

Она смеется, но смех тут же обрывается.

– Чувак. У тебя сегодня…

– Самый паршивый на свете первый учебный день.

– Я скоро приеду за тобой. Но придется поторопиться, меня ждет работа.

– Отлично.

Я разъединяюсь, потом лежу с закрытыми глазами, рассматривая калейдоскоп узоров на внутренней стороне век. Наконец рядом с пикапом останавливается машина. Я все еще лежу неподвижно, хотя и слышу, как открывается дверца. Я не могу рисковать, не зная точно, что это Джорджия, на сегодня с меня хватило оплошностей. Не хочется вылезти из кузова пикапа и наткнуться на незнакомцев, которые вызовут копов.

Слышатся шаги, и в окне появляется лицо Джорджии, темное, как и у Джесмин, на фоне яркого неба. Я вздрагиваю, хотя и ждал ее. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга.

– Карвер, – тихо произносит она и протягивает руку к моей шишке.

Я морщусь и мягко отвожу в сторону ее руку.

– Не надо.

– Как это произошло? Ладно, расскажешь по дороге.

Я сажусь, дожидаясь, когда прекратится головокружение, потом с трудом выбираюсь из пикапа и плюхаюсь в машину Джорджии, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. Потом вспоминаю, что забыл в пикапе пиджак, но возвращаться за ним нет сил. Я окончательно обесточен.

Джорджия сидит на водительском сиденье.

– Ты мой должник, чувак.

Я открываю глаза и недоуменно смотрю на нее.

– Почему ты набрасываешься на меня? Мои друзья погибли.

– Я не набрасываюсь. А ты больше не можешь прикрываться своими друзьями. Я пыталась убедить тебя обратиться за помощью, но нет… Что ж, поступим так. – Она достает телефон, пролистывает список контактов, набирает какой-то номер и подносит телефон к уху, одновременно выезжая с парковки.

– Кто ты, чтобы…

– Здравствуйте, это Лила Бриггс. Я хочу записаться на прием. – Она пытается подражать протяжному южному акценту мамы. При других обстоятельствах я бы лопнул со смеху. – Да, – продолжает она. – Хочу записать моего сына Карвера. К доктору Мендесу. Моя дочь Джорджия уже была у него. Ближайшее свободное время… хорошо… хорошо… отлично. Какая удача. Просто идеально. Завтра в десять утра.

– Джорджия… – тихо произношу я, но в моем голосе нет осуждения. Да, я признаю, что у меня проблемы. И все же она бросает на меня язвительный взгляд. Даже не думай, показывает она всем своим видом. Я съеживаюсь.

– Я поняла, отлично. Увидимся завтра… Вам тоже… До свидания. – Она заканчивает разговор и сосредоточивается на дороге.

– Джорджия.

– Не начинай. – Ее поначалу резкий голос смягчается. – Прости, но у тебя проблема. Да, бывает сложно признать, что тебе нужна помощь. Я это знаю. И потому я буду хорошей старшей сестрой и помогу тебе помочь самому себе.

– Я спятил?

– Спятил? Нет. Тебе слишком многое пришлось пережить и поэтому больно. А горе очень часто заставляет нас вести себя странно.

– Это произошло на глазах у всех, – тихо говорю я, глядя в окно. По моей щеке катится слеза, и я смахиваю ее тыльной стороной ладони.