– Значит, кукловод мог уехать на тот берег, когда понял, что что-то пошло не так… Что-то, ха! Он-то думал спокойно дождаться созревания твари, подселить её к человека, которого наметил, и пожинать плоды, а, исчерпав полезность жруна, просто оборвать поводок. Откат ведь убил бы тварь?

– Нет, – майор налил себе остывшего чаю и пил, спокойно на меня глядя. – Убить его на нашей стороне почти невозможно. Ну, может, боги и смогли бы, но им не до этой мелочи.

– А как же тогда?

– Я говорил: мы можем выпихнуть его обратно, в нижний мир, и запечатать дыру. Откат ослабит его настолько, что это бы не составило труда.

– Бы… – повторила я. – Не составило бы… То есть, жрун мог не справиться с Сирингом и оттого, что кукловод далеко?

– Да.

– Значит, или Афанасьев, или кто-то, кто уехал на тот берег. Уплыл, то есть, моста-то нет…

– Есть ещё вариант. Если тот, кто проводил вызов, не сумел этот поводок накинуть, то мы получили неуправляемую тварь.

В начале первого мастиф довольно бодро вышел на кухню и остановился, вопросительно на меня глядя.

– Вообще-то ему гулять пора, – вздохнула я.

– Сейчас и пойдёт, – кивнул Ринат, бесшумно появившийся следом. – Начинаем. Анастасия Александровна, вы, пожалуйста, свет погасите. Жрун, может, и не поймёт, что вы здесь, но нам ваша лампочка мешать будет.

Без единого слова я щелкнула выключателем. На миг тьма стала абсолютной, потом призрачный свет растущей луны обрисовал серебром кусты под окном, профиль Егорова, шерсть на загривке пса. Беззвучно отворилась и закрылась дверь, Сиринг шумно вздохнул уже во дворе и протопал к улице. Слышно было, как он возится под кустами. В кухонное окно ничего не было видно, и я перебралась в спальню, окна которой смотрели прямо на «набережную». Мне известно было, что заметить жруна невооружённым глазом невозможно, но я всё смотрела. Ждала чего-то…

Ну, можно сказать, дождалась.

Сиринг стоял на дороге и к чему-то усиленно принюхивался. Потом я услышала сквозь открытое окно, как он негромко и жутко зарычал – если бы на меня так рычали, я бы бежала, теряя тапки, до другого берега Волги как посуху! Пёс дёрнулся и внезапно упал, как подкошенный, а из оврага выползла на набережную вполне человеческая фигура и остановилась, покачиваясь. Повернулась вправо, влево, протёрла глаза кулаками, и вдруг бросилась к распростёртому мастифу с воплем:

– Сиринг, ты живой!

Как я оказалась там же, на дороге – не знаю, так и не вспомнила. Хорошо, что по дому я ходила в мокасинах, так и вылетела, могла и босиком побежать. Схватила за рукав штормовки глупого, пьяного, ни о чём не подозревающего Сотникова и дёрнула в кусты, будто от потусторонней твари можно было закрыться веточкой боярышника. В это время над Сирингом поднялся… будто бы огромный мыльный пузырь, только грязный, как разлитый по осенней луже бензин. Поднялся, повисел в воздухе и истаял без звука. Только через секунду до нас донёсся словно бы звон надтреснутого колокольчика, удаляющегося куда-то в сторону Казанско-Преображенской церкви.

Прошла примерно тысяча лет.

Ладно, секунд тридцать.

– Настя? – голос Сотникова был совершенно трезвым. – Это что было?

– Борь, поверишь – не знаю. Но я бы никому не стала об этом рассказывать…

Примерно вот в этот момент силы у меня и закончились. По сей день я отлично помню этот самый испачканный неведомой грязью мыльный пузырь, помню разговор с Борей Сотниковым, а вот дальнейшее – как отрезало. Кто-то увёл меня в дом, раздел и уложил в кровать, потому что обнаружила я себя именно в кровати, облачённой в пижаму. На часах была половина седьмого, и, судя по яркому солнцу – утро.

Пошевелившись, я поняла, что болит у меня всё, даже мочки ушей. Видимо, полностью я в себя не пришла, потому что мне стало очень весело. Я подумала: отличный же способ подготовки к экзамену по анатомии: подумал о какой-нибудь мышце или сухожилии, оно и заболело! К счастью, додумать эту мысль я не успела, уснула снова.

Во второй раз я открыла глаза днём. Аккуратно покачала головой, подвигала ногами – ничего не болело, не мешало жить, кроме, разве что, необыкновенной слабости. Вылезти из-под одеяла было решительно невозможно.

Дверь моей спальни потихоньку открылась, и в неё вдвинулась чья-то тыльная часть.

Оказалось, это был Егоров – ожидаемо, в общем-то, кто б ещё решился сунуться к мне в спальню? В руках у него был поднос, заставленный какими-то мисками, плошками и горшочками. Пахло вдохновляющее.

– Где взял? – сурово спросила я.

– Соседка принесла, – он осторожно поставил поднос мне на колени. – Три соседки, если быть точным.

– Да? – Я с подозрением принюхалась; запах был очень даже съедобный. – А с чего это они?

– А ты ждала, что твой приятель промолчит? – поинтересовался майор с хорошо дозированной насмешкой. – Доблестный пожарный Сотников с утра ходит по деревне…

– У нас город!

– По городу, ага… Прямо вот с самого утра, от дома к дому, путешествует и рассказывает, как ты вчера устрашающим визгом спугнула страшного потустороннего зверя, уже примерявшегося съесть Сиринга и самого Борю.

– И где тут неправда? – я нацелилась вилкой на драник со сметаной. – Ну, разве что я не визжала…

– Ещё как! Ультразвук заборы сносил!

Только хорошее воспитание не дало мне молча воткнуть вилку в самого Егорова.

– То есть, Сотников вас всех не видел?

– Не-а.

– С одной стороны, это неплохо, незачем публике знать о существовании вот такой специальной службы. С другой – а мне зачем этот статус охотницы на вампиров? Кукловод-то ещё пока не найден.

– Вот поэтому к бабке Марьяне приедет в отпуск правнук из Осетровска. Уже приехал, – поправился он, посмотрев на часы. – Звать Сергеем. Ты с ним знакома.

– Хм… А правнука по имени Пётр у неё не оказалось?

– Прости, не могу никак. Всё-таки я следователь убойного отдела, у меня работа есть. И так второй день в местной командировке околачиваюсь.

– Ладно. Авось, выживем… Теперь уходи отсюда, Егоров. И поднос уноси. Я умываться буду…

Слегка уменьшившаяся группа отбыла к месту постоянной дислокации.

Я помахала рукой им вслед и нырнула снова под одеяло. Спрашивается, и почему я раньше так не любила валяться в кровати? Кайф же какой!

Собираясь на работу, я философствовала.

– Всякие отгулы когда-нибудь заканчиваются, – говорила сама себе, перемешивая чай. – Надо же, как летит время, вот только что было четвёртое мая, и я нашла тело бедолаги лодочника, а уже двадцать третье наступило. По Кириллову где-то бродит неизвестный злодей; жрун, вполне возможно, не покинул сию юдоль скорби и ищет новую жертву, а городской совет тем временем чахнет в прениях, где же строить мост. Каждой птичке – своя веточка.