Утром я встала в восемь и сразу же позвонила вполиклинику. Латунина принимала с девяти. Я быстро выпила кофе и на таксиотправилась в Западный район, где находилась поликлиника. В длинном коридоре скушетками, обитыми бордовой искусственной кожей, не было ни души. Я нашла дверьс нужной мне табличкой и постучала, после чего открыла дверь.

— Здравствуйте, — кивнула мнеженщина, сидящая за столом. В кабинете она была одна, я не знала, полагалась лимедсестра врачу-психиатру, но забеспокоилась, женщина выглядела молодой, леттридцати пяти от силы, а тетка говорила, что Латунина гораздо старше. —Присаживайтесь, — кивнула она на стул напротив. Сомнения меня оставили,она врач. Либо тетка перепутала фамилию, либо та Латунина и эта — однофамильцы.

— Простите, двадцать лет назад я лечиласьу психиатра с такой же фамилией, как у вас. Ведь вы Латунина?

— Да. Латунина Лариса Львовна, а вы,скорее всего, лечились у моей мамы, Ольги Вениаминовны.

— Да-да. Именно так. Извините ради бога,но у меня к ней дело. Вы не скажите, могу ли я с ней поговорить? По телефонуили при личной встрече. Это очень важно для меня.

— К сожалению, это невозможно, —вздохнула Лариса Львовна. — Мама умерла восемь месяцев назад.

— Извините. Я не знала, — пробормоталая, понятия не имея, что делать дальше. Я надеялась поговорить с врачом,выяснить, что было правдой в моем сне. О чем я думала тогда, что чувствовала?Господи, о чем может думать пятилетний ребенок? И все же я хотела знать. —Простите, наверное, я спрашиваю глупости, но, как я уже сказала, для меня этоочень важно. Вдруг остались какие-то записи…

— А что, собственно, вас интересует?

— Двадцать лет назад меня преследовалодин сон, то есть это родители убедили меня в том, что мне снятся кошмары.Теперь этот сон неожиданно вернулся, но я думаю, что это воспоминания. Я думаю,что была свидетелем убийства, об этом я и собиралась поговорить с вашейматерью.

— Я бы очень хотела вам помочь, но не всилах этого сделать. То есть как практикующий врач я вам, конечно, помогу. Ночто касается бумаг… Выйдя на пенсию, мама собиралась писать книгу, у нее былсобран огромный материал. Но после ее смерти, когда потребовалось срочноосвободить ее квартиру, мы временно перевезли все бумаги на дачу. А дачасгорела. Говорят, бомжи подожгли. Ничего не осталось. Только головешки.

— Ясно, — кивнула я. —Извините. — Я поднялась и направилась к двери под испытующим взглядомженщины. — Простите, — уже взявшись за ручку двери, спросилая. — А может где-то сохраниться история болезни или что-то в этом роде? Яне знаю, как это назвать правильно.

— Двадцать лет назад мама работала вобластной больнице. Двадцать лет — большой срок, но вполне возможно… обратитеськ ним.

— Спасибо, — кивнула я и покинулакабинет.

Я возвращалась домой пешком. Мне не удалосьпоговорить с врачом, и я по-прежнему не знала, что я чувствовала двадцать летназад, но одно несомненно: я виновата в смерти Лены. «Я на тебя смотрю. Я тебявижу».

Автомобильный сигнал заставил меня вздрогнуть,я резко обернулась и увидела машину, которая прижалась к тротуару. Леваяпередняя дверь распахнулась, и появился Олег.

— Ульяна! — окликнул меня он ишироко улыбнулся. — Привет. Я тебе звонил, мобильный не отвечает.

— Я забыла его дома. Ты на работу?

— Побойся бога. У меня тоже бываютвыходные. Может, сходим куда-нибудь?

— Куда? — спросила я. Вопрос,конечно, дурацкий, задала я его машинально, потому что думала о другом.

— Ну… не знаю. Можно в кафе или в кино. Аможно просто прогуляться по городу.

— Хорошо, идем в кафе, — точноочнувшись, сказала я. — Угощу тебя кофе. Любишь капуччино?

— Я больше чай люблю, — засмеялсяон.

— Чай там тоже хороший, — кивнулая. — Кафе в переулке, перегоняй туда машину.

Я свернула в переулок, Олег подъехал следом.

В маленьком кафе, которое я очень любила, мыоказались единственными посетителями в этот час. Нам принесли наш заказ, я пилакапуччино и смотрела в окно.

— Ульяна, — начал Олег. — Явчера поговорил кое с кем об этих… несчастных случаях…

— Не надо, — не отрывая глаз отокна, перебила я.

— Что не надо? — вроде бы растерялсяОлег.

— Ничего, — пожала я плечами. —Это совсем не то, что ты думаешь.

— Что-то я не пойму. Объясни, пожалуйста.

— Я считала, что это убийства. Кто-тосознательно доводит людей… Впрочем, ты знаешь, мы ведь говорили об этом. И ясчитала, что возможная причина — предстоящие изменения в расстановке кадров.Чушь какая… — Я невольно засмеялась и покачала головой. — Дело не в этом.

— А в чем? — нахмурился Олег, а японяла, как нелепо прозвучит то, что я собиралась ему сказать, вздохнула иответила уклончиво:

— У каждого из нас есть свой скелет вшкафу. Мы старательно оберегаем свою тайну, прячем ее от людей, иногда сами оней забываем… — Я вдруг задумалась, глядя в окно. Я думала о Людмиле и еематери, Ольге и ее неродившемся ребенке.

— Эй, — усмехнулся Олег. — Чтос тобой?

— Извини, — вздохнула я, оглядываясьс некоторым удивлением. — В общем, теперь я уверена, что это не имеетникакого отношения к тому, кто будет начальником отдела. Мы никого не найдем.

— Постой. А парень в черном свитере? Атот тип в подъезде?

— Его нет, — вздохнула я. — Тоесть он, конечно, есть. Но его нет.

— Что-то слишком заумно для меня. Ктоесть и кого нет?

— Азазель. Он сам себя так назвал. Назовиэто страхом расплаты. Какая разница? Спасибо тебе за то, что хотел мне помочь.Но теперь я в помощи не нуждаюсь. Я сама.

— Что сама?

— Сама как-нибудь справлюсь. Милицияздесь не поможет.

— А я не милиция. Я просто друг. Другу тыможешь довериться?

— Наверное. Только… я не хотела бы тебяразочаровывать.

— Так, — кивнул Олег, сосредоточенноразглядывая мою физиономию. — У тебя этот самый скелет в шкафу тоже есть,как я понял?

— Есть. Мне очень жаль, но нам не стоитвидеться.

— Из-за твоего скелета? — Олегзлился, хотя и пытался скрыть это.