– Алло!

Он опять приставил телефон к уху.

– Я хочу туда съездить, поедешь со мной?

– Район Йокчхон? Рынок Собу – это там, где мы жили?

– Да.

– Понятно.

Хёнчхоль не хотел идти домой. У него не было особого повода опять встречаться с сестрой, и он позвонил только ради того, чтобы не возвращаться домой. «Район Йокчхон?» Он поднял руку, чтобы поймать такси. Это было загадкой. Уже не первый человек звонил и говорил, что якобы видел кого-то похожего на мать, но в синих шлёпанцах. Все они, сообщая о месте, где видели мать, как это ни удивительно, называли районы, где он когда-то жил. Это были районы Кэбон, Тэрим, Оксу, Тонсун, недалеко от жилого комплекса Наксан, Сую, Сингиль, Чоннын. Из разговора выяснялось, что они видели мать кто четыре дня, кто неделю назад… Кто-то вообще сказал, что видел её месяц назад, то есть ещё до её исчезновения. Каждый раз он с кем-нибудь из братьев или сестёр, или с отцом ехал в тот район. Люди говорили, что видели похожую на мать женщину в синих шлёпанцах, но найти её так и не удавалось. Приехав в эти районы, он на всякий случай расклеивал объявления на столбах, деревьях в парке, в телефонных будках и возвращался – это всё, что он мог сделать. Когда Хёнчхоль проходил мимо домов, где жил раньше, он заглядывал внутрь – там теперь жили другие люди. Где бы он ни жил, мать никогда в одиночку не добиралась до его дома. Всегда кто-нибудь из родственников встречал её на Сеульском вокзале или автобусной станции и привозил домой. Приезжая в столицу, мать никуда не ехала одна, пока кто-нибудь её не встретит. Если она приезжала к среднему брату, он встречал её, если к сестре – встречала сестра. Никто не говорил об этом вслух, но каждый про себя был уверен, что мама в этом городе никуда не может добраться одна. Поэтому когда мама приезжала в Сеул, кто-нибудь обязательно был рядом с ней. Дав объявление о пропаже матери, раздавая листовки на улице и разместив информацию в Интернете, он открыл для себя, что, оказывается, уже двенадцать раз сменил место жительства в этом городе, переезжая из одного района в другой. Он выпрямил спину и запрокинул голову назад. Именно в Йокчхоне Хёнчхоль впервые купил собственный дом.

– Чхусок уже через несколько дней…

По дороге в Йокчхон Чихон теребила руки. Он тоже думал об этом. Чхусок – Праздник урожая. Он кашлянул и нахмурил лоб. Предстояло несколько выходных дней. Последние несколько лет в новостях постоянно говорили, что «в этом году на праздники как никогда много людей уезжает за границу». Ещё несколько лет назад считалось предосудительным уезжать на праздники вместо того, чтобы почтить предков. Но сейчас есть люди, которые быстро проводят все ритуалы и, чуть ли не попросив у предков благословения в дорогу, прямо после церемонии отправляются прямо в аэропорт. Раньше некоторые проводили поминки в домах отдыха, и это считалось зазорным: мол, как души предков узнают, что их ждут не дома? А сейчас люди вообще улетают в другие страны. Утром жена, читая газету, сказала Хёнчхолю, будто сообщая что-то новое, что на этот раз более миллиона человек отправятся за границу. «Денег у наших людей слишком много, я смотрю», – ответил он. «В общем-то глупо этим не воспользоваться», – пробормотала жена. Отец молча посмотрел на них. «Дети говорят, что их друзья уезжают на праздники и что хотят, чтобы и мы хоть раз съездили куда-нибудь». Он не хотел больше слушать и осуждающе посмотрел на жену Хёнчхоля. «Нет, ну просто детям это важно». Отец встал из-за стола и ушёл в комнату. «Ты с ума сошла? Разве сейчас можно так говорить?» – налетел он. «Это не я, а дети так сказали, что тут такого? Я не могу даже передать слова детей? Ну это уж слишком. Может, мне вообще ничего не говорить?» Жена тоже встала и ушла из-за стола.

– Поминальную церемонию всё-таки надо провести, да?

– С каких пор ты стала об этом думать? Ты ведь на праздники и носа дома не показывала, с чего ты вдруг вспомнила?

– Я была не права. Нельзя было так.

Он увидел, как сестра перестала теребить руки и засунула их в карманы верхней одежды. Она так всегда делала, когда брат её отчитывал. Он закатил глаза: сколько уже времени прошло, а она всё ещё не может избавиться от этой привычки.

Когда они жили вместе, им приходилось спать в одной комнате втроём, вместе со средним братом. Сестра спала у стены, он в середине, а второй брат около другой стены. Иногда во время сна Хёнчхоль в испуге просыпался от удара в лицо – оказывалось, что брат взмахнул рукой во сне и случайно ударил его. Он осторожно убирал руку брата и только погружался в сон, как на этот раз рука сестры ударяла его по груди. Эти привычки остались с тех пор, когда в деревне они спали в просторной комнате, раскидывая руки и ноги, как хотели. Один раз, получив в глаз, он закричал. Брат и сестра, услышав его вопль, проснулись.

– Эй, ты!

Не сразу поняв, в чём дело, сестра в испуге быстро засунула руки в карманы.

– Ещё раз так сделаешь – поедешь домой!

Может, тогда не надо было так говорить? Повернув голову, он посмотрел на сестру. На следующий день она действительно отправилась к матери, сказав, что ей так велел брат. Даже все свои вещи собрала. Мать привезла сестру обратно. Она заставила её встать на колени и просить у брата прощения. Сестра крепко сжала губы.

– Я же сказала, проси прощения! – повторила мать, но сестра даже не шевельнулась.

На вид сестра казалась мягкой, но, если начинала упрямиться, сломить это упрямство не удавалось никому. Кажется, это было в средней школе. Однажды Хёнчхоль заставил сестру помыть его кроссовки, хотя она говорила, что не хочет. Обычно она послушно начисто вымывала его кроссовки. Но в тот день она попыхтела, показывая, что злится, а потом пошла с новыми кроссовками к канаве и спустила их по воде. Он помнит, как в тот день бежал по течению до самого конца канавы, выискивая свои кроссовки. Сейчас, когда прошло столько времени, это стало приятным воспоминанием, которое может быть только у брата с сестрой, но тогда, с трудом достав только один кроссовок, причём уже сине-зелёный от грязи и слизи, он тоже разозлился и сразу же рассказал обо всём матери. Мать ругалась: «Где ты этой дури набралась?», но Чихон так и не признала свою вину. Наоборот, она сердилась на мать. «Я говорила, что не буду! Я же