Он ухмыльнулся.

– Меняем тему, а?

– Именно так. Давай же! Расскажи мне о Трэвисе Уайлде.

– Да нечего рассказывать!

Дженни закатила глаза:

– Ты же не надеешься меня обмануть рассказами о том, какой ты самый обычный ковбой, привыкший спать в хлеву между овец?

Он разразился хохотом:

– Именно так ты себе представляешь техасских парней?

– Некоторых из них, – улыбнулась она. – Но не тебя. Ты здесь родился?

– Хочешь узнать, коренной ли я ковбой? – Трэвис отложил нож и вилку и взял кружку с кофе. – Еще какой! Я родился здесь. Не совсем здесь… Не в Далласе. Я родился в Уайлд-Кроссинге.

– Город с твоим именем?

– Уайлды живут в Техасе уже очень давно, милая. Мой отец говорит, мы здесь с тех пор, как Тор пропил свои молот и корабль в одном из баров у Мексиканского залива.

Дженни ухмыльнулась:

– Ты шутишь!

– Может, немного. Но, в общем, мы здесь и правда давно.

– Вы фермеры?

– Да, и у нас местечко размером с Уайлд-Кроссинг. «Эль Суэно» называется.

– Сон…

Почему-то он был рад услышать – Дженни был знаком перевод с испанского.

– Да. Ты знаешь испанский?

– Два года занималась им в старших классах. И еще два года немецким. Папа сказал: знать немецкий мне необходимо, если я собираюсь быть ученым.

Трэвис недоверчиво поднял голову:

– Межполовые отношения – это наука?

– Да. Нет. То есть… Идут споры, считать ли психологию и социологию частью науки или нет… – Она вдруг подозрительно на него взглянула. – Трэвис Уайлд, ты пытаешься сменить тему!

Он откинулся на спинку диванчика, вздохнул и отпил немного кофе.

– Ладно. Я родился в Уайлд-Кроссинге. Вырос на «Эль Суэно». Мне нравилось вести хозяйство, но действительно восхищала меня только математика!

Он осекся. Математика!? Как он мог такое сказать? Женщины ясно давали понять – всякая математика была уделом одиноких, страшненьких неудачников. Успешные ребята занимались финансами и инвестициями.

– Математика, – повторила она. – Как жаль, что мы не были знакомы еще в старших классах. Я бы и алгебру завалила, если бы не помощь Мэри Джейн Бэкстер.

Трэвис едва сдержал улыбку. Как много она рассказывала, его Дженни! Нужно было всего лишь найти удачный предлог – и вот оно.

– Мэри Джейн Бэкстер?

– Моя знакомая. Мы с ней договорились. Я помогала ей с английской литературой, а она мне с алгеброй.

– Отличная сделка!

– Именно. – Она откинулась на спинку диванчика. – Но ты не математику преподаешь. У учителей не бывает таких машин и апартаментов.

– Нет. Ладно, какое-то время я служил в военно-воздушных силах.

– Правда?

– Водил самолеты. Боевые. Был летчиком-истребителем, – добавил он, наблюдая за ее реакцией.

Черт, он же хвастался!

Трэвис знал, какой эффект производят подобные признания на женщин. Стоило им услышать о том, что парень любит математику с детства и занимается расчетами, они сразу начинали смотреть сквозь него. Но их глаза сразу начинали сиять, едва скажешь, что ты боевой летчик. И разве не было смехотворным его желание впечатлить ее?

– Ты и в военных действиях участвовал?

Он кивнул, забыв все свое бахвальство:

– Да.

– Тяжело тебе пришлось, должно быть. Смотреть на это. Делать это…

Ее голос был тихим. Она, казалось, понимала: служба летчиком-истребителем оставляла у человека воспоминания на всю жизнь. И далеко не самые приятные.

– Да. Иногда так и было.

– Но иногда все было чудесно, да?

Трэвис улыбнулся. Он не мог вспомнить, когда последний раз хотя бы задумывался об этом.

– На что это похоже? – продолжала Дженни. – Ты паришь в небесах над всем миром?

– Ну…

И он рассказал ей.

Рассказал о чувстве свободы. Об охватывающем его счастье. О том, как земля выглядит с такой высоты. О том, как он впервые летал.

– Это не был боевой самолет, это был кукурузник. Я с самого детства любил самолеты. А этот парень работал у нас…

– В «Эль Суэно»?

Она запомнила название места, которое он до сих пор считал своим домом.

– Именно. Он научил меня летать, а потом я как одержимый вкалывал летом на другом ранчо, чтобы иметь возможность оплатить себе уроки… – Трэвис осекся. – Кажется, я говорю слишком много.

– Нет. Вовсе нет! Мне нравится слушать о твоем детстве. Я так тебя и представляю: сапоги, джинсы, ковбойская шляпа…

Трэвис рассмеялся:

– Шишки, синяки и грязь. Я выглядел так. Как и мои братья. Мама говорила, все аптеки в округе держатся исключительно за счет продажи нам пластырей.

Он замолчал.

Трэвис и так сказал Дженни за эти десять минут о себе больше, чем кому-либо за всю жизнь.

– Хорошо тебе с братьями.

– Только им об этом не проболтайся! Но они прекрасные ребята.

– Они тоже служили в военно-воздушных силах?

– Калеб устроился в какую-то сверхсекретную правительственную службу, такую, что после рассказа о ней он обязан тебя убить.

Она рассмеялась, а он взял ее ладонь и поднес к губам.

– А Джейк служил в армии. Он летал на боевых вертолетах. – Его улыбка исчезла. – Он был ранен. Тяжело. И на какое-то время сбился с пути. – Трэвис помолчал. – Как и я, кажется.

Собственное признание удивило его.

Он никогда не признавался в этом – ни себе, ни Джейку или Калебу. Но это было правдой.

Трэвис привык рисковать: безумные ставки в покере принесли ему деньги для начала собственного бизнеса, но война заставляла рисковать не только своим благополучием, но и своей жизнью… На войне он рисковал своей человечностью.

Эти отчаянные ставки в казино после войны были попыткой вновь взять жизнь под контроль. Рискнуть всем, выиграть все. И ты должен знать, ради чего рискуешь…

– Трэвис? – Голос Дженни был мягким и заботливым.

Разом он почувствовал: все те безумства были ерундой по сравнению с этим…

– Да. – Он прокашлялся, судорожно пытаясь придумать, как сменить русло разговора. – Расскажи о себе.

– Мне нечего рассказывать, – соврала она так просто, что сама ужаснулась. – Как уже говорила, я из Нью-Гэмпшира. У меня нет ни братьев, ни сестер. Совсем не так, как у тебя, со всеми этими братьями…