Я стал читать, и первая же строчка, несмотря на жару и раздражение, зазвучала для меня сладчайшим хоралом: «Имя: Ирина Котова. Национальность: белоруска. Дата и место рождения: 12 мая 1977, город Витебск, находящийся в непосредственной близости от границы с Россией. Рост: метр восемьдесят (прибл.). Вес: семьдесят пять килограммов (прибл.). Очень светлая блондинка. Глаза: синие. Особые приметы: отсутствуют. Пропала 6 апреля в Коста-дель-Соль.[37]Заявление об исчезновении подано 16 апреля неким Василием Олекминским, назвавшимся ее бойфрендом. Национальность: белорус, возраст: 27 лет. Им же предоставлена недавно сделанная фотография потерпевшей. Причины ее исчезновения ему неизвестны…»

Я наслаждался сухой прозой протокола, словно возвышенной поэзией. Враз улетучилась подавленность и угрызения совести, мучившие меня все эти дни. Перестала донимать даже расплавляющая мозги жара.

Я посмотрел на Чаморро и не смог удержаться от восклицания:

— Солнышко ты мое!

— Благодари мой, как ты выражаешься, «умственный аскетизм».

— Нет мне ни прощения, ни забвения… — пошутил я.

— Насколько я понимаю, ты извиняешься. Кто бы мог подумать!

— Я бы упал перед тобой на колени, но меня останавливает перспектива быть препровожденным в психушку. Военные — люди жесткие и, когда дело касается нервных расстройств, действуют гораздо решительней гражданских.

Не теряя времени, мы связались с нашим отделением в Малаге.[38]Для порядка нас, словно мяч, отфутболивали из одного отдела в другой, пока трубку не взял лейтенант Гамарра, чей выговор выдавал в нем южанина. Он нехотя признал, что дело об исчезновении белоруски поручили ему.

— Сейчас точно не помню, — сказал он. — Хотя, погоди, — действительно через мои руки проходило нечто похожее. Когда пропадает кто-то из этой публики, мы особо не утруждаемся. За ними не уследишь: они то появляются, то исчезают, то перебиваются с хлеба на воду, то, глядишь, уже разъезжают в кабриолетах. А иной раз изрешечивают друг друга пулями в каком-нибудь шикарном особняке. Ими занимаются специально обученные кадры из СЕСИД[39]и Службы информации. Мы, мелкие сошки, мозги и оружие у нас жиденькие, поэтому на рожон не лезем.

Я рассказал Гамарре о находке в Паленсии и о тех фактах, которые давали нам основания увязать исчезновение Ирины Котовой с обнаружением трупа.

— Надо же! Впервые слышу, что в Паленсии происходят какие-то события, — изумился он. — В моем представлении ее вовсе не существует и учитель географии в колледже просто морочил нам голову. Ладно, перейдем к сути. Ты уверен в вескости этих оснований?

— Пока не очень, — ответил я. — И чтобы мало не показалось, заделаю-ка я вам, господин лейтенант, еще один карамбольчик.

Я вкратце обрисовал ему историю Тринидада Солера.

— Послушай, Вила, — недоверчиво проговорил он, — я не пойму, чего ты добиваешься? Сварить наваристую похлебку из костей давно высохшего скелета?

— Пришлите мне фотографию девушки, тогда все станет на свои места.

— Конечно, пришлю, за этим дело не станет. Однако не забывай, отсюда до Паленсии путь неблизкий.

— Расстояние — не самое серьезное препятствие, с которым нам приходилось сталкиваться, господин лейтенант. У меня еще одна просьба: если вас не затруднит, то помогите мне выйти на некоего Василия Олекминского, и как можно скорее.

— Какого еще Василия?

— Дружка этой Котовой. Он нам нужен для опознания останков.

— Понятно. Тотчас отдам распоряжение. Не волнуйся, разыщем, но при условии, что он не залег на дно.

Перейра находился в отпуске. Мне было жалко тревожить его покой, хотя, надо признать, к моим альтруистическим побуждениям примешивался суеверный страх спугнуть удачу. А судья из Гвадалахары мнил себя птицей слишком высокого полета, чтобы терзаться бессонницей по поводу преждевременно закрытого дело Тринидада Солера. Так или иначе, но мы с Чаморро решили придержать новость до получения обещанной фотографии.

Фотография пришла на следующий день. Мы вскрыли конверт дрожащими от благоговения руками и таким же манером извлекли его содержимое. Моментальный снимок стандартного размера запечатлел огромного мужчину с рыжими усами и девушку, чуть ниже ростом, позировавшими на фоне моря. Мы с Чаморро впились взглядом в лицо Ирины Котовой.

— Она похожа на ангела, — проговорила Чаморро с горечью.

— Действительно ангел, но падший, — уточнил я.

— В нашем мире с ангелами сплошь и рядом происходят подобные вещи.

— Выше нос, Чаморро! Ты у меня совсем расквасилась.

— Ничего не могу с собой поделать, — уныло сказала она. — Ты только посмотри: у нее вся жизнь впереди, и она могла бы быть счастлива до конца дней, если бы не ее лицо. Красота подписала ей смертный приговор; она, будто магнитом, притягивает к себе жирных вонючих кабанов. И больше всего меня бесит, что за их скотство расплачиваются несчастные несмышленыши вроде Ирины Котовой, меж тем как кабаны продолжают нагуливать себе брюхо, похрюкивая от удовольствия в своих свинарниках.

— Не знаю. Все выглядит намного сложней и запутанней. Готов держать пари, она сознательно выбрала свою судьбу и была ею довольна, — возразил я.

— А мне кажется — по недомыслию.

При появлении Чаморро у нас в корпусе она сразу стала объектом перешептывания относительно своей не слишком ярко выраженной женственности. Имеется в виду распространение тех злостных слухов, кстати сказать, совершенно беспочвенных, которые, как сорняки, прорастают на любом месте, где собираются более трех человек. Хотя, может, и не таких уж беспочвенных: она действительно не носила юбок, никогда не подводила глаза и не красила губы. Я же, неоднократно и с удивлением наблюдавший, с какой необычайной сметливостью и воодушевлением она берется за расследование того или иного дела, полагал, что тут не обошлось без старания остаться незамеченной, и винил природную стеснительность моей помощницы. Но сейчас, после ее гневной обличительной тирады, строгость в подборе одежды и нежелание подчеркивать сильные стороны своей внешности предстали передо мной совсем в ином свете.

— Да не переживай ты так. Ведь не всех же их убивают, — заключил я, пытаясь ее утихомирить.