Из парилки доносятся визги и крики. Господи, да что еще–то?!

Юркаю в одну из кабинок и закрываю дверь на хиленький шпингалет. Включаю воду, подставляю под поток плечи и грудь. Умываю несколько раз лицо. Кран на максимум, но вода все равно чуть теплая.

Я никогда не чувствовала себя жертвой. Уязвленной бедняжкой, за которую нужно заступаться. Я всегда умела держать удар. Думала, что умела.

Но сейчас руки опускаются от несправедливости! За что Костя так со мной?! Что я ему сделала?

Для чего распустил эти слухи среди людей, с которыми мне еще учиться и учиться? Я всегда к нему хорошо относилась, искреннее попросила прощения за поцелуй. Я... Матвея в очередной раз бросила за драку. На этот раз последний.

Стоп. Матвей. А он знал об этих слухах? Знал, что именно говорил обо мне Фиксик?

Волоски на коже встают дыбом. Последняя опрокинутая стопка с водой поперек горла становится!

За стеной визги и крики, ругань, пьяный хохот. Ежусь. Вытираю щеки, тру плечи, живот, бедра. Не понимаю, как выбраться из этой ситуации. Мой дзен такое не выдерживает. Да и чей вообще выдержит?!

В какой–то момент становится тихо. Как–то резко, и от того жутковато. Лучше бы они продолжали орать. Никак не могу решиться вернуться в коллектив, словно на поле боя. Так и стою под потоком теплой воды.

В коридоре гаснет свет. И раздаются шаги. Я испуганно застываю и обхватываю себя руками.

Они чуть дрожат.

Шаги всё ближе. И ближе. Я отхожу назад, не представляя, что делать. Ужас сковывает движения.

Дверь открывается. Жалкий шпингалет легко вырывается из старого материала, даже не пытаясь защитить. Я собираюсь вскрикнуть, но гашу этот порыв.

Потому что вижу Матвея.

Слава богу!

Едва удерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею и не начать рыдать и жаловаться. Просить, чтобы защитил, отомстил и просто закрыл им всем рты! Будто между нами не было этих недель разрыва и взаимной ненависти! Будто он не высмеивал мое занудство, а я не проехалась по его гордости!

Сердце на части разрывается, это и больно и приятно одновременно!

Но между нами были эти месяцы. Длинные бесконечные дни, когда каждый оставался наедине со своими мыслями. Тонул в них, злился, искал какие–то объяснения.

Эти дни никуда не делись. Поэтому я стою и молчу. Не представляя, как вести себя с ним. Новым. Таким вот, как сейчас.

Матвей голый, лишь полотенце на бедрах. И по–прежнему загадка, есть ли что–нибудь под зеленой тканью. Я в мокром купальнике. Мы обидели друг друга и нам бы поговорить.

– Привет, лгунья, – бросает он. – И пьянь.

Мой рот чуть приоткрывается. Матвей закрывает за собой дверь плотно и начинает развязывать полотенце.

– Что ты делаешь?

– Хочу помыться.

– Свободных кабинок нет?

Где–то вдалеке вновь слышится шум. Крики, шаги. Матвей чуть напрягается, прислушиваясь. Хмурится. Его обеспокоенность заразительна. Он окидывает меня быстрым взглядом и произносит:

– Я хочу эту.

Смотрит в глаза.

– Ладно. Только не уходи, – прошу уже другим тоном. Перспектива остаться здесь одной пугает до жути. Какой–то фильм ужасов.

– Я только пришел. Отвернись.

Не слушаюсь, таращусь во все глаза. Так близко, боже! Кончики пальцев покалывает.

Шум становится громче. Кажется, меня кто–то зовет. Втягиваю голову в плечи и ежусь.

– Как хочешь, – говорит Матвей.

Сдергивает полотенце, кидает на дверцу. Подходит и обнимает. Горячий! Боже, какой он горячий! Кажется, что жар тела заполняет всю кабинку, просачивается сквозь кожу и согревает изнутри.

Дикий контраст с чуть теплой водой. И с кошмарным вечером.

Кажется, впервые за день расслабляюсь.

Там вновь голоса. Теперь отчетливо слышу свое имя. И начинаю дрожать.

– Отсидимся, – говорит Матвей.

– А если найдут?

– Сдаем вид, будто трахаемся, – пожимает плечами. И, усмехнувшись, добавляет: – Ты вроде умеешь, имитаторша.

Сглатываю. Прижимаюсь сильнее, отчетливо понимая, что сделать такой вид будет очень просто. На нем нет полотенца. Вообще больше ничего нет.

Пульс долбит как бешеный, кровь несется по венам.

– А если вмешаются? Какой у нас план?

Его голос звучит совсем тихо, на выдохе:

– Поубиваю нахер. Весь день на грани.

Несвоевременная волна счастья омывает с головы до ног. Следом я вновь ощущаю тревогу, потому что шаги слышатся уже совсем близко.

– Юля? Юлечка, ты здесь? Юлька!! – громкие излишне веселые голоса бритвами режут перепонки, а дикий страх – кожу.

Там Славик, Сергей и несколько едва знакомых ребят. Я даже не уверена, что они с нами учатся. Все бухие в хлам, и, судя по быдлячим воплям, агрессивные.

– Ау–у!

– Сука, – качает головой Матвей. – Если сейчас что–то будет, прячься. При первой возможности дуй в дом, поняла? Кричи Захара.

Округляю глаза. Пытаюсь хоть как–то взять себя в руки и унять дрожь. Умом–то понимаю, что не будут они грани переходить. Ну не собираются же они меня толпой насиловать! Не бандиты какие–то, обычные пьяные, оборзевшие парни. У них планы на жизнь есть, и эти планы — не мотать срок за сексуальные подвиги.

А что тогда? Зачем ищут? Посмеяться, унизить еще сильнее?

Цепенею. Это всё перебор для меня. Очень сильный перебор.

Закрываю глаза и жмусь к Матвею, как мокрый продрогший до костей котенок к батарее. Вдыхаю родной запах, машинально зацеловываю грудь, чувствуя легкий соленый привкус. Вкусно безумно. А еще безопасно. Пока он тут, пока я его чувствую, всё хорошо.

Он крепче дзена.

Кто–то заходит в комнату с душевыми, Матвей оборачивается, но шаги вновь удаляются. Кажется, теперь они ищут в раздевалке. В женской.

Матвей делает шаг к двери, а я вцепляюсь в него намертво.

– Не оставляй меня только, ладно? – шепчу горячо, сбивчиво. – Пожалуйста. Я прошу тебя, умоляю. Если ты уйдешь разбираться, я здесь одна от страха кони двину. И не будет меня и объекта обнимашек.

Он пропускает эти слова, никак не реагируя. Не понимает. Я сжимаю его ладонь крепко–крепко, хотя знаю, что в любой момент он может одним движением освободиться. Оборачивается и говорит спокойно:

– Тише. Их там четверо или пятеро, Юль. И они обожранные в хлам, а может, и под чем–то. Если мы сейчас пойдем к выходу, они обязательно прицепятся. Было бы хотя бы двое... Нужен другой план, поняла?