– Так вы его видели или нет? – раздраженно прикрикнул один из немцев.

– Может, он говорит про того черного конягу, что вон туда поехал, а, Дрикус? – неспешно отозвался один из крестьян.

– А повозкой менейр солдат, видать, называет тильбюри?

– Конечно, – едва не затопал ногами немец. – Скажите, куда поехала эта повозка?

– Так вот о чём менейр солдат спрашивает. Дык вон туда она поехала, направо.

Крестьянин уверенно махнул рукой в сторону, противоположную той, куда на самом деле свернул Михиль. Немцы пристально вглядывались лесорубу в лицо: говорит он правду или врет? Ответом на этот немой вопрос стала простодушная улыбка, секрет которой знали только здешние старожилы.

– Да, точно, – поддакнул Дрикус. – Во-о-он туда.

– Спасибо, – воскликнул немец. – Вперед, ребята!

И они исчезли в указанном крестьянами направлении. Михиль подбежал к дереву, к которому был привязан Цезарь, вывел жеребца на лесную дорогу, вскочил на козлы и галопом помчался назад. Приблизившись к крестьянам-дровосекам, он остановился.

– Вы же их отправили в противоположную сторону? – крикнул юноша.

Дровосеки ухмыльнулись. Тот, которого звали Дрикус, ткнул большим пальцем через плечо, показывая, в каком направлении ускакали преследователи Михиля.

– За черным конягой, – с улыбкой во весь рот ответил он.

– Спасибо! Будьте здоровы.

– Будь здоров.

Спустя две минуты Михиль опять выехал на широкую дорогу и благополучно добрался до парома. Как раз к половине седьмого успел. Ван Дейк перевез его через реку, и юноша смог вернуть коня и коляску точно в срок. Он оставил их перед каретным сараем у белого дома. Ему, конечно, очень хотелось поблагодарить баронессу, но она не вышла. Так что Михиль просто сел на велосипед и помчался домой.

Когда он открывал калитку, ему показалось, будто мама высматривает его из окна. Но даже если так оно и было, мефрау ван Бёзеком явно не хотела, чтобы Михиль догадался, как сильно она волновалась. Во всяком случае, когда юноша вошел в дом, мама как ни в чём не бывало готовила еду на кухне и, выглянув оттуда, нарочито спокойно поинтересовалась, всё ли в порядке.

– Всё отлично, – заверил ее Михиль. – Только вот на обратном пути за мной погнались несколько наших немецких приятелей. Хотели коня конфисковать. Даже стреляли. В воздух, – поспешно добавил он, заметив испуг в глазах у мамы. – Так меня и не догнали. Цезарь – потрясающий конь.

– Вот и славно, – выдохнула мефрау ван Бёзеком, прилагавшая героические усилия, чтобы не обнять сына. – Сейчас будем ужинать.

Мама пошла обратно в кухню, но, проходя мимо Михиля, не удержалась и поцеловала его в затылок.

Незадолго до восьми часов пришел дядя Бен. Он не был в доме у ван Бёзекомов уже несколько недель и ничего не знал о гибели отца семейства. Известие о трагической смерти бургомистра его потрясло: он всегда любил и уважал этого человека.

– Ох, как жаль, что меня здесь не было, – простонал дядя Бен. – Вероятно, я смог бы помочь.

– Каким образом?

– Можно было бы напасть на казарму… хотя нет, конечно нет. Пожалуй, я был бы здесь бессилен. Но теперь-то уже выяснилось, кто убил немца в лесу?

– Конечно нет. Никто не призна́ется. Подумать только, из-за кого-то одного казнили пятерых ни в чём не повинных людей.

– Это ужасно, – печально произнес дядя Бен.

Чтобы хоть немного развеять дядину грусть, Михиль поведал ему об успешном побеге Ицхака Клееркопера с сыном, о переправе через Эйссел и о немцах, пытавшихся конфисковать вороного скакуна.

Дядя Бен похлопал юношу по плечу, да так сильно, что плечу стало больно.

– Молодец, брат, – похвалил он. – Если война продлится еще год, мы примем тебя в Сопротивление.

Михиль едва удержался, чтобы не рассказать дяде Бену, что занимается подпольной деятельностью уже давно и на полную катушку.

Посреди ночи Михиля разбудил Ринус де Рат. Истребитель пронесся над самым домом два-три раза. От грозного рокота замирало сердце и все мышцы напрягались так, будто ноги сами хотят убежать подальше. Ринус де Рат был сыном сапожника. В самом начале войны ему удалось перебраться в Англию. Его отец рассказывал, что Ринус стал пилотом на «Спитфайре»[25]. Поэтому когда над деревней появлялся самолет, то все, немного посмеиваясь, говорили: «Это наш Ринус де Рат!»

Сон не шел. Михелю не давала покоя сегодняшняя встреча со Схафтером. Какую бы выдумать для него байку про крестьянок? Михиль даже не сомневался, что тот не успокоится, пока не выведает всю подноготную или пока не решит, что выведал. Только после того, как в голове у юноши сложилась более или менее правдоподобная история, он смог заснуть. Ринус де Рат к тому времени уже давно приземлился на каком-нибудь маленьком аэродроме на юге Нидерландов, с лета перешедшем в руки союзников.

На следующее утро Михиль решил помаячить у дома Схафтера. Может быть, он его случайно встретит. Однако по дороге юноша столкнулся с менейром Постмой. Первым желанием было отвернуться от учителя: он наверняка связан с местной группой Сопротивления, а разве не она в ответе за гибель пяти заложников?

Менейр Постма заметил Михиля и, подойдя к нему вплотную, схватил за пуговицу куртки. Приглушенным голосом он быстро заговорил:

– Я знаю, что превышаю сейчас свои полномочия, но хочу сказать тебе важную вещь: группа подпольщиков деревни Вланк не имеет никакого отношения к убитому в лесу солдату. Мне это доподлинно известно.

Михилю стало стыдно.

– Спасибо, учитель, – пробормотал он.

– Ты можешь забыть, что услышал это именно от меня?

– Я уже забыл.

– Вот и хорошо.

И дальше каждый отправился своим путем. Михиль приблизился к дому Схафтера. Однако хозяина не увидел. Прошел мимо, потом повернул назад. Когда он во второй раз поравнялся с калиткой, Схафтер был чем-то занят в саду.

– Доброе утро, Схафтер.

– А, Михиль, здравствуй. Ты вчера не захотел со мной поговорить?

– Я? Не захотел? Когда?

– Когда ехал по Вельдвеху. Ты промчался мимо на тильбюри баронессы Веддик Вансфельд. Ведь это было ее тильбюри?

– Да, конечно, да-да.

– Я-то думал, ты меня подвезешь, а ты даже не захотел остановиться.

– Простите, я вас не узнал.

– Ничего страшного! Я шел к Верхейлу. Не так уж и далеко. Скажи, пожалуйста, эти две крестьянки…

Схафтер приблизился к Михилю и понизил голос до шепота: