– Так что ты задумал, Илья? – снова спросил Войтишич.

– На стенах виднее, – ответил Муромец. – Пошли, уже рассвело совсем, там все и покажу.

Глызарь дождался, пока все выйдут, и снова зашептал Владимиру на ухо:

– Неужто спустишь мужику, княже? Виданное ли дело! Да за такое голову сечь прилюдно, чтобы другим неповадно было.

– Не время, Иван, – тихо ответил князь. – Сейчас каждый воин на счету, а Илья один сотни стоит.

– Так, может, Олега схватить, пока Илья не видит? Он ведь из города не уйдет, он будет черниговцев подбивать, чтобы ворота хану открыли. Да и хану Итларю будет сподручно напасть, если он узнает, что Олег в наших руках.

– Нет, Иван, сейчас пусть все идет так, как идет. Пусть Олег в городе будет, и пусть свободен будет. Так недовольства у черниговцев поубавится. А дальше посмотрим.

Илья еще со стен черниговского детинца показал, что плотного кольца вокруг города нет. Не хватает у Олега сил полностью осадить город. Вот если подойдут другие племена степняков, тогда дело будет плохо, а пока надо пользоваться случаем.

До самой ночи со стен наблюдали за окрестностями самые глазастые дружинники. А когда совсем стемнело, воевода Роман благословил Алексу и сотню его дружинников.

– Ступайте, други, и думайте о том, что не только за князя Владимира сражаетесь, не за черниговцев, которые сами не ведают, за кого кричат, а за всю землю русскую, которую топчут копыта половецких коней, где летят стрелы и горят избы и поля.

– За свою землю жизней не пожалеем, – за всех ответил сотник.

– Мне это ведомо, – кивнул воевода, подошел к Илье и похлопал по загривку Бурку. – А тебе, Муромец, я пожелаю вернуться со славою да с победой. Много ты сегодня сделал и наговорил такого, за что другой головой бы поплатился.

– Не о земле ли русской я думал, когда говорил или делал? Я ли неправду говорил, воевода?

– Эх, Илья! – Роман покачал головой. – Не всю правду говорить стоит, не во всяком месте и не во всякое время. Как не всякую рыбу есть можно и не всякого зверя в лесу во всякое время бить можно. Поймешь меня, проживешь долго и славно. Будешь не глядя рубить, тебя же твоим мечом и заденет ненароком. Понял ли меня, Муромец?

– Время рассудит да люди добрые, – ответил Илья и пришпорил коня, догоняя сотню.

Весь день, сменяя друг друга, черниговские мужики, кто был верен киевскому князю, разбирали стену Окольного города. Пролом сделали небольшой, всего в три бревна. Только чтобы всаднику проехать. И после первых петухов, в ночь, через этот пролом в стене один за другим стали проезжать дружинники Алексы. Сила Чеботок с десятком воинов проехали первыми и исчезли в темноте, спускаясь в Ецкий овраг. Вскоре появился сам Сила и шепнул Алексе:

– Нет там никого. Пусто. По запаху костров степняки дальше к лесу стоят, у Стрежнева холма. А здесь, за оврагом, их сотни две, не больше. Как со стены видели, так они до сих пор лагерем и стоят.

– Илья Иванович! – позвал сотник Муромца. – Все как ты говорил. Сила проверил да настороже людей оставил. Не передумал ли? Дело опасное, могут и не поверить тебе, а могут с испугу и голову с плеч смахнуть.

– Ничего, – засмеялся Илья, – не впервой. Я со степняками много раз встречался. И в лихой сече, и у костра о жизни говаривал. Послушают меня, не тревожься, Алекса Всеславич.

– Я с тобой пойду, Илья! – вдруг решительно заявил Чеботок. – Вдвоем в любом деле сподручнее. Что стремя подержать, что спину во время боя прикрыть, что по сторонам поглядеть, пока другой воды зачерпнет.

– Идите вдвоем, – согласно кивнул сотник. – Прав Сила.

– Хорошо, – Илья хлопнул Чеботка по плечу так, что у того конь чуть на передние колени не присел. – Значит, жду я от тебя, Алекса Всеславич, знака условного. Как железом по железу трижды по три раза ударишь, так мы и двинемся с Силой.

Сотник кивнул и неторопливо вытянул из ножен саблю. Сотня потянулась за ним в ночь, и вскоре слышно было только, как всхрапывают кони да подкова изредка ударяется о камень. Илья спрыгнул с коня, потрепал его по густой гриве, проверил, хорошо ли подтянута подпруга, не сбился ли комом потник, хорошо ли застегнут недоуздок.

– Что, Бурушка, – тихо заговорил Илья. – Опасное дело нас с тобой ждет. Прямо в лапы степняков с тобой поедем.

Конь насторожил уши, внимательно посмотрел на хозяина и чуть покивал головой, позвякивая удилами. Илья погладил Бурку по шее, тот сунулся мордой к поясу, где частенько висел у Ильи холщовый мешочек. А в нем то морковка сладкая, то кусочек хлеба соленого, то зерна горсть. Но сейчас пояс был пуст, снова только железом пахнуло. И Бурка вздохнул, совсем как человек. Мол, понимаю, не до этого сейчас.

– Ты уж сам там смотри, Бурушка, – снова шептал Илья. – Коли со мной что случится, ты к своим беги, дай им знать. Нечего возле меня стоять, дело ратное, оно ведь общее. Меня враг осилил, так веди помощь, пусть выручает. Так мы дружка за дружку и постараемся.

– Ты никак с конем говоришь? – удивился Сила, обернувшись на Илью с седла. – А я все понять не мог раньше. То ли ты молишься, то ли сам с собой разговариваешь. И что, понимает он тебя?

– Понимает, Чеботок. Да и как в бой идти, если с конем понимания нет. Он ведь друг мне не меньше, чем ты. – Муромец замолчал и посмотрел в сторону. Бурка тут же насторожился и тоже поднял голову.

Там за оврагом, куда ушла сотня Алексы Всеславича, послышался топот копыт, а вот уже и голоса слышны, кричит там кто-то, много людей кричат. А вот и звон оружия послышался. Рубиться там начали. Это Алекса со своими дружинниками из оврага, откуда их и не ждали, наскочил на костры половецкие. Удалось ли без шума подойти к самым сторожам? Не выдал ли Алекса себя шумом?

Муромец беспокоился зря. Сотник Алекса не первый день на ратной службе. Потому и сотником его поставил воевода Роман, что умел Алекса и в открытом поле врага сокрушить железным ударом своей сотни, и в ночи, как хорь к курятнику, подобраться. И воины у него были все как на подбор. Сильные, умелые, храбрые и верные.

И сейчас, выйдя из тесного и глубокого оврага, на рысях сотня двинулась на ничего не подозревавших степняков. Дозорные половецкие воины, что смотрели в сторону Чернигова да в степь по другую сторону Ецкого оврага, никак не ожидали, что именно из темного сырого оврага и появятся русичи. А когда увидели врага, то уже летели в них русские стрелы, так что не успели дозорные большого шума поднять.

Копьями дружинники сбили нескольких верховых, а потом пригвоздили к земле вскакивающих от костров и выхватывающих кривые сабли степняков. И уж когда поднялся шум, то взвились в воздух сабли, пронзительно и лихо крикнули дружинники и с молодецким посвистом кинулись рубить всякого, кто подвернется справа или слева. Пронеслись через становище из конца в конец, сея вокруг себя смерть и оставляя позади только изрубленные трупы врагов.

Нескольких дружинников Алекса сразу отправил в лесок, где коноводы держали половецких коней, а сам развернул сотню и понесся в обратную сторону. Половцы бились поодиночке, собирались десятками, пытаясь дать отпор княжеским дружинникам, взявшимся как из-под земли, невесть откуда. Это пугало больше всего, сеяло панику, потому что степняки привыкли сражаться на просторе, когда ветер в ушах свистит, когда конь несется под тобой, как птица, то заманивая врага за собой, то кидаясь на него, как волки кидаются на отбившихся от стада оленят. И рвут, и терзают, заливая степные травы свежей кровью.