Каролина и Виктория тоже просияли.

— Как он? — Спросила Каролина. — Мы уже сто лет его невидели. Ты знаешь, когда он собирается приехать сюда?

Прямо ответить на этот вопрос было выше моих сил, поэтому яперешла к изложению самой истории — пока еще не утратила мужества перед всемиэтими любящими лицами. Ощущение было такое, словно говорю не я, а кто-то другоймоими устами.

— Месяц назад... на нашу школу напали стригои. Оченьсерьезная атака... огромная банда стригоев. Мы потеряли многих, и мороев, идампиров.

Алена воскликнула что-то по-русски. Виктория наклонилась комне.

— В Академии Святого Владимира?

— Вы слышали о том, что произошло? — Удивилась я.

— Все слышали, — ответила Каролина. — Значит, это и естьтвоя школа? Ты была там той ночью?

Я кивнула.

— Неудивительно, что у тебя так много знаков молнии, —восхищенно сказала Виктория.

— И Дмитрий сейчас там? — Спросила Алена. — Мы не знаем,куда его перевели в последний раз.

— Ну да... — Язык, казалось, распух и еле ворочался, мешаядаже дышать. — Я была в школе в ночь нападения, — повторила я. — И Дмитрийтоже. Он был одним из тех, кто руководил сражением... и так бился... такхрабро... и...

Мои слова сошли на нет, но к этому моменту все уже понялисуть. Алена тяжело задышала и снова забормотала по-русски; я разобрала лишьслово «Бог». Каролина словно окаменела, но Виктория наклонилась ко мне. Ееглаза, ужасно похожие на глаза брата, смотрели на меня так пристально, такпристально, как смотрел бы он, если бы хотел услышать от меня правду, какой быстрашной она ни была.

— Что произошло? — Требовательно спросила она. — Чтослучилось с Дмитрием?

Я отвела взгляд от их лиц, и на дальней стене гостинойзаметила этажерку, заполненную старыми книгами в кожаных обложках, с золотымибуквами, вытисненными на корешках. Дмитрий как-то упоминал о них.

«Моя мать собирала старые приключенческие романы, — говорилон. — Обложки были такие красивые, и я обожал их. Иногда она давала мнепочитать эти книги, только осторожно».

Мысль о молодом Дмитрии, сидящем перед этой этажеркой ибережно переворачивающем страницы — и, да, он мог быть очень бережен, — почтизаставила меня забыть, зачем я здесь. Может, именно отсюда его любовь квестернам?

Да, я отвлеклась и утратила весь свой запал. Я не могласказать им правду. Эмоции и воспоминания захлестнули меня, сколько я нистаралась думать о чем угодно, только не о сражении.

Потом я снова взглянула на Еву, и что-то в сверхъестественнопонимающем выражении ее лица непостижимым образом подхлестнуло меня. Япосмотрела на остальных.

— Он бился исключительно храбро, а после сражения возглавилотряд по спасению людей, которых захватили стригои. Он и там действовалпотрясающе, только... потом... он...

Я снова замолчала, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Всознании прокручивалась та ужасная сцена в пещере, когда Дмитрий был так близокк свободе, но в последнее мгновение один из стригоев одолел его. Отогнав этимысли, я сделала глубокий вдох. Я должна довести дело до конца. Я в долгу передэтой семьей.

И смягчить удар было невозможно.

— Один из стригоев... одолел Дмитрия.

Каролина уткнулась лицом в плечо матери, Алена не скрываласлез. Виктория не плакала, но ее лицо сохраняло неестественное спокойствие. Онаизо всех сил старалась сдерживать эмоции — прямо как Дмитрий. И не сводила сменя пристального взгляда, желая знать правду.

— Дмитрий мертв, — сказала она наконец.

Это прозвучало как утверждение, не как вопрос, но онахотела, чтобы я подтвердила ее предположение. На мгновение у меня мелькнуламысль ухватиться за эту подсказку, сказать им, что да, Дмитрий мертв. Так имсказали бы в Академии, так им сказали бы стражи. И так было бы легче для них...но я почему-то не могла солгать им, пусть даже в порядке утешения. Дмитрийвсегда предпочитал правду, и его семья тоже.

— Нет, — сказала я, и на одно краткое мгновение все лицаозарила надежда — пока я не заговорила снова. — Дмитрий стал стригоем.

Все отреагировали по-разному. Некоторые плакали, некоторыезамерли в полном ошеломлении. А Ева и Виктория никак не проявляли своих чувств— в точности, как это сделал бы Дмитрий. Их поведение так напоминало его, чтоогорчило меня даже больше, чем слезы. Сильнее всего переживала беременная Соня,вернувшаяся незадолго до того, как я открыла им правду. Рыдая, она бросилась всвою комнату и закрылась там.

Все это, однако, продолжалось недолго, поскольку Ева и Аленавскоре развили бурную деятельность. Они быстро заговорили по-русски, явнозамышляя что-то. Были сделаны несколько телефонных звонков, и Викторию отослалис поручением. До меня, казалось, никому не было дела, поэтому я простослонялась по дому, стараясь ни во что не вмешиваться.

В какой-то момент я обнаружила, что стою перед замеченнойранее этажеркой, поглаживая руками книги в кожаных переплетах. Заголовки былирусские, но это не имело значения. Прикасаясь к ним и представляя, как Дмитрийдержал их в руках и читал, я чувствовала себя ближе к нему.

— Ищешь легкое чтиво?

Сидни остановилась рядом со мной. Она не присутствовала принашем разговоре, но уже слышала новости.

— Куда уж легче, учитывая, что я не знаю языка, — ответила яи кивнула в сторону остальных. — Что там?

— Они собираются помянуть Дмитрия, — ответила Сидни. —Заупокойная служба.

— Но он же не умер...

— Ш-ш-ш... — Она резко оборвала меня и оглянулась на остальных.— Не говори этого.

— Но это правда, — прошептала я.

Она покачала головой.

— Не для них. Здесь... в этих краях... не существует понятияпромежуточного состояния. Ты либо живой, либо мертвый. Они ни за что непризнают его одним из... этих. — Она не смогла сдержать раздражения в своемголосе. — Во всех отношениях он для них мертв. Они оплачут его и будут житьдальше. И тебе следует поступить так же.

Меня не обидела ее резкая и откровенная позиция, потому чтоя понимала, что она не хочет обидеть меня. Просто так она это понимала.

Проблема в том, что для меня это «промежуточное состояние»было совершенно реально и просто «жить дальше» я не могла. Пока, по крайнеймере.

Последовала пауза.

— Роза... — снова заговорила Сидни, стараясь не встречатьсясо мной взглядом. — Мне очень жаль.

— В смысле, жаль Дмитрия?

— Я понятия не имела. Я вела себя с тобой не лучшим образом.В смысле, не буду притворяться, что сейчас чувствую к вам симпатию, ведь вы,что ни говори, не люди. Но у вас есть чувства, вы любите и страдаете. И пока мыдобирались сюда, ты таила все эти ужасные новости в себе, а я не сделаланичего, чтобы облегчить твою боль. Вот о чем я сожалею. И сожалею, что думала отебе плохо.