Митроха повздыхал, покивал головой, соглашаясь и с тем, что недосмотрел, и с тем, что инородцев нынешний государь не в меру привечает, да волю им дает. А сам тихонько узелок подсунул.

— Вот, не побрезгуй, Силантий Карпыч, угощеньицем. Для поправки здоровья, стало быть.

— Чего там у тебя? — дьяк брезгливо развернул тряпицу, хмыкнул, увидев курицу и бутылку наливки, заметил серебро и подобрел. — Ну, ладно. Челобитную я пока оставлю, а ты поброди по Москве, посмотри, может, встретишь своего серба, а как поймаешь — сюда приводи, тут уж разберемся, кто он таков.

— Дык, как же это… — растерялся целовальник, — как же я его спымаю? Ить он же, чертяка, сильный, что твой кабан. Он же меня в клочки порвет! Смилуйся, кормилец, не посылай на погибель лютую!

Митроха рухнул на колени, ткнулся лбом в давно немытые доски и запричитал-заскулил жалобно:

— Помилуй за ради Христа…Сгину, сгину, я, горемычный, на службе государевой… Останутся детки сиротинками… — а сам в сапог дьяка вцепился и все норовил его то ли поцеловать, то ли бородой вытереть.

— Тьфу, ты, сопля елозивая! — приказной раздраженно отпихнул Митроху разглядывая обслюнявленный сапог. — Уговорил! Там во дворе стрельцы без дела топчутся — возьми, которых хочешь. Скажи, мол, я велел, — дьяк снова схватился за щеку и махнул рукой. — Приставов свободных у меня сейчас нет, так что сам лови.

Митроха вскочил, кланяясь, выскользнул за дверь и направился во двор. Никакой радости от того, что дело благополучно разрешилось, не было — найти парня в Москве будет не просто. Москва-то город большой, народу по улицам мыкается тьма-тьмущая. А если серб в Немецкую слободу подался, так это и вовсе пропащее дело — не жаловали там стрельцов, могли и взашей выгнать.

Сам целовальник плюнул бы на этого странного чужака. Ну, убег и убег — скатертью дорога. Митроха даже обрадовался, что парень остался жив — лишний грех ему без надобности. Но староста совсем озверел. Кабы смог, то сам бы в Москву отправился и своими руками этого серба придушил. «Хотя, это навряд ли, — хихикнул про себя целовальник, — эвон как его табуреткой уделал. Где уж нашему хряку толстопузому с таким волчарой справиться!»

Как ни хотелось Митрохе махнуть на все рукой и вернуться в село, но со старостой приходилось считаться. Горестно вздохнув, целовальник отправился к стрельцам, скучавшим у ворот.

* * *

Впервые за три дня пребывания в XVII веке Алексей выспался, хоть спал не на роскошной кровати с шелковым балдахином. Молодой человек со вкусом потянулся, рассматривая свое жилище. Николо поселил его под самой крышей, можно сказать, на чердаке. Крошечное окошко с кусочками слюды вместо баснословно дорогих стекол, едва пропускало тусклый свет зимнего утра. В маленькой каморке было пыльно и пусто — соломенный тюфяк на деревянном топчане, кувшин воды и таз на табуретке, да еще кирпичная труба от камина, выходившая на крышу. Если бы не она, в каморке можно было бы замерзнуть. А так, вроде бы, даже тепло.

Алексей плеснул на лицо водой из тазика, спустился по шаткой лестнице и отправился во двор искать «удобства». Утро уже наступило, но мелкий снежок, сыпавшийся с тусклого неба, закрывал мир пеленой, сквозь которую дома и люди виделись смутными тенями, как в сумерках. Картину дополнял неизменный печной дым, он стелился по земле, вплетаясь в поземку, плыл в ущельях узких улиц, оседал на сугробах хлопьями сажи, от чего город был похож на затертый карандашный набросок. «Как же все тоскливо!» — вздохнул Алексей и в очередной раз помянул недобрым словом их сиятельство, графа Сен-Жермена, закинувшего его в этот мир. Состояние неопределенности, связанное с поисками Либерии, не улучшало настроения — молодой человек не имел ни малейшего представления с чего начинать эти поиски. Не будешь же ходить по улицам средневековой Москвы и спрашивать прохожих: «Как пройти в библиотеку Ивана Грозного?»

Нужно найти знающих людей, установить связи с теми, кто вхож в Кремль, то есть проявить дипломатические способности, которых Алексей у себя раньше никогда не замечал. Стоящая перед ним проблема вызывала раздражение и злость. Махнуть бы на нее рукой, в конце концов, зеркало нужно Сен-Жермену, а не ему. Но, во-первых, Алексей зависел от графа, точнее от его желания время от времени активировать защитный амулет. А если Алексей вернется с пустыми руками, то на помощь графа можно не рассчитывать. А во-вторых, молодой человек чувствовал угрызения совести — как ни крути, зеркало было испорчено по его вине, и даже оправдание этому поступку найти трудно.

«А вообще, — подумал Алексей, — проблемы надо решать по мере их поступления — сначала позавтракать, отметиться в Посольском приказе, а уж затем заняться поисками Либерии». Правда, он потерял уже три дня, но впереди еще достаточно времени.

Внезапно молодой человек почувствовал, как затылок кольнула холодная игла чужого взгляда. Ощущение было такое сильное, что он вздрогнул и замер прислушиваясь. Но никакой опасности не почуял — зверь мирно спал, свернувшись в клубок в самой глубине души. Алексей передернул плечами и оглянулся. Двор был пуст, лишь в дальнем углу кухарка выплескивала помои, да на заборе сидела большая взъерошенная ворона. Кухарка на молодого человека никакого внимания не обращала, в отличие от вороны, которая, наклонив голову, посверкивала любопытным глазом. Птица взъерошила перья, с интересом рассматривая парня, затем бочком перебралась поближе и внезапно кинулась к Алексею.

Увидев перед собой сумасшедшую ворону с раскрытым клювом, он отшатнулся и махнул рукой.

— Кыш пошла, дура!

Ворона шарахнулась в сторону, обиженно закаркала и закружила над головой. На рукав шмякнулся ляпок птичьего помета.

— Вот, зараза, еще и нагадила! — Алексей раздраженно проводил взглядом улетающую птицу и начал оттирать пятно снегом.

— Это к деньгам! — хихикнула проходившая мимо кухарка и призывно вильнула упитанными бедрами.

— Ага, — проворчал парень, — ворона нагадила — к деньгам, а баба с пустым ведром — к неприятностям. Вот и гадай, что бы это значило.

Петляя по улочкам города вслед за провожатым — хмурым, молчаливым парнишкой лет четырнадцати, Алексей сначала с опаской оглядывался на каждую пролетающую мимо ворону, но потом забыл о сумасшедшей птице и увлекся изучением достопримечательностей средневековой Москвы. Вчера, он слишком устал, чтобы обращать на это внимание.

Они перебрались через Яузу по шаткому деревянному мостику, прошли в ворота деревянной крепости и оказались в Белом городе. Ничего белого Алексей здесь не заметил — все те же заборы, избы и закопченный снег. Правда, дома стали повыше, встречались даже в два этажа — с теремами, но каменных строений было мало. Даже многочисленные церкви чаще всего рублены в лапу из толстых, потемневших от времени бревен. Молодой человек вспомнил, что Белым городом этот район столицы назвали потому, что здесь жили «белые» люди, то есть свободные от тягла, крепостной зависимости.

Каменные постройки Алексей увидел только в Китай-городе за массивной стеной из белого камня. В глазах запестрело от золоченых куполов соборов и расписных наличников богатых боярских теремов. Но, пожалуй, главными хозяевами этого района были купцы — все пространство между китайгородской стеной и Кремлем представляло собой один большой торг, который шумел, ругался, гомонил на множество голосов и наречий. Повсюду стояли лавки с пестрыми товарами, шумными зазывалами и важными купцами. Мельтешили коробейники, подсовывая под нос лотки с пирогами, сладостями, разноцветными лентами, бусами и другой мелочевкой. Торговцы забегали вперед, хватали за рукава и полы кафтана, нахваливали товар, уговаривали, а то и угрожали.