Впереди маячила стена Земляного города, Алексей облегченно вздохнул и прибавил ходу, хотя в легких и так хрипело, а ноги казались деревянными. Бег по скользкой горбатой дороге вымотал, но возможности перевести дыхание не было — преследователи буквально дышали в затылок. Каждый миг ожидая удара бердышом между лопаток, парень выскочил в открытые ворота. Перед ним возник растерянный стрелец, что-то крикнул, расставил руки, пытаясь задержать беглеца, но тут же отлетел в сторону, сбитый с ног. Алексей, не сбавляя хода, бросился вниз к мостику через Яузу, поскользнулся на крутом склоне, упал так, что лязгнули зубы, и кубарем покатился к реке. Вскочил как раз в тот момент, когда толпа преследователей вывалила за крепостную стену. Теперь на занесенном снегом льду Яузы он был как на ладони. Мечтая только о том, чтобы рухнуть в сугроб и хоть немного отдышаться, парень выбрался на противоположный берег и перемахнул через забор. Он надеялся затеряться среди огородов, залечь в каком-нибудь сарае и переждать до темноты, благо, заборы в слободе были пониже, а то и вовсе из-под снега торчали только покосившиеся плетни.

Но осуществить этот план не удалось. Из-за дома с лаем выкатился мохнатый клубок. Алексей, отмахнувшись от хрипящего от злобы пса, перелез через плетень в соседний двор, но там его встретили сразу две рассерженные шавки. Теперь яростный, злобный лай звучал со всех сторон — собаки, почуяв зверя, словно взбесились. Алексей подумал, что с таким звуковым сопровождением найти его будет совсем несложно. Надо было уходить из города.

Прихватив с собой трех стрельцов, Митроха озаботился вопросом, где в Москве искать лиходея. Москва-то, ого-го, какая большая, тут и банда разбойников затеряется, не то, что один иноземец. Этак можно целую седмицу ноги топтать, да так его и не встретить.

Решив, что искать серба в Москве наугад — дело бесполезное, целовальник направился к Посольской избе, чтобы расспросить тамошних подьячих о приезжих иноземцах. Правда, придется раскошелиться — приказные за «спасибо» и рта не раскроют. Но это не беда, он с Лапши втрое стребует, скажет, мол, подьячий за меньшее говорить не хотел. Посетившая Митроху мысль была настолько приятной, что он даже повеселел и прибавил шагу.

Впрочем, нажиться на поисках серба ему не удалось — разбойник сам попался на глаза у Флоровских ворот. И надо бы Митрохе со стрельцами тихонько к нему подкрасться да поймать. Так нет же! Заорал издалека и спугнул лиходея. Вот и бегай теперь за ним по всей Москве! А уж побегать пришлось.

Парень оказался шустрый и ловкий, прыгал, что тот заяц, крутился между лавками, раздавал тумаки направо и налево. Митроха, конечно, под кулак не подворачивался, старался держаться сзади, но стрельцам изрядно досталось, даром, что при оружии. И сколько раз казалось, что вот, отбегался уже. Ан нет, опять выворачивался как угорь.

Когда лиходей перебежал Яузу и перемахнул через забор, седой стрелец с тяжелой пищалью на плече махнул рукой.

— Ну, все! Теперь уж не поймаешь.

— Да вы что, робяты?! — забеспокоился Мироха. — Негоже так-то. Надо в слободку бежать, там во дворах его и словим.

— Эк, сказал, «во дворах»! — Седой строго посмотрел на целовальника. — У нас по чужим дворам шарить приказа не было. Без пристава нам и самим шею намылить могут. Нет уж, видно, удача ему нынче выпала, татю твоему, — убег. Да и мы за ним набегались на седмицу вперед.

Товарищи стрельца согласно закивали головами, мол, да, рады бы, да не получилось — больно шустрый оказался.

— Да вы уж расстарайтесь, служивые, — уговаривал целовальник, — а я и пятиалтынного не пожалею, коли словите.

— Пятиалтынный — это хорошо… — задумчиво протянул седой, прислушиваясь — по слободке катился заливистый собачий лай. — Может быть, еще и словим. Слышь, собаки-то как брешут? Не иначе, чужого почуяли. Пошли, мужики, поглядим, что за зверя они подняли.

Стрельцы метались по слободе, пытаясь успеть к тому двору, где громче лаяли, но без всякого толка. У Митрохи даже голова кругом пошла от заборов и плетней. Только к одному дому подбегут, а лай уж через улицу слышится. Наконец, выскочили за околицу.

— Э, да вон они кого гоняли! — молодой стрелец с подбитым глазом ткнул пальцем в сторону поля. — Как уж он среди бела дня в город-то забежал?

По заснеженной целине несся огромный волк, его светло-серая шкура почти сливалась со снегом. За ним катилась, заливаясь остервенелым лаем, стая собак. Волк, видимо, устал, он с трудом вырывал из глубоких сугробов свое сильное тело, тяжело дышал, вывалив язык. Собаки почти догоняли, щелкали зубами у самого волчьего хвоста, хрипло рычали от злости.

— Да это же он! — крикнул Митроха, толкнув в бок стрельца с пищалью. — Стреляй, скорее!

— Кто это, он? — Седой в недоумении уставился на целовальника.

— Как кто? — суетился тот, дергая стрельца за рукав. — Да тать же! Он в волка перекинулся!

Стрельцы заржали.

— Ты, что, родной, с утра опохмелиться забыл? — Седой покачал головой, поражаясь буйной фантазии целовальника. — Чего ерунду-то городишь?

— Да, не ерунда это, а самая, что ни на есть правда. Вот те крест! — Митроха истово с размахом перекрестился.

— Да иди ты..! — выругавшись, отмахнулся стрелец.

Волк, тем временем, развернулся к преследователям. То ли он окончательно выдохся, то ли не желал убегать от дворовых шавок из гордости, но зверь решил принять бой. Самую смелую, или, может быть, самую глупую он просто отбросил ударом лапы, собака, взвизгнув, забарахталась в сугробе. Остальная свора кинулась скопом, хватая волка за лапы, вцепляясь в бока, крупный рыжий пес повис на загривке. Зверь закрутился вьюном, щелкая зубами. Сначала он, видимо, совсем ошалел от наглости собак и растерялся, казалось, что дворняги сейчас разорвут его в клочья. Но волк быстро опомнился, и над полем раздался многоголосый собачий визг.

— А че, и правда, Федька, стрельни-ка в волка, — предложил тот, что с подбитым глазом.

— Пошто? — хмуро спросил седой.

— Да так. Интересно, попадешь отсель, али нет?

— Может, и попаду, но стрелять не буду.

— Почему это? Чай, боишься, что промажешь, — стрелец подмигнул своему молчаливому товарищу.

— Дурак ты, Сенька! Это ж не по поленьям стрелять. Волк — он тоже божья тварь и жить, как мы с тобой, хочет. Итак, вон собаки цельной сворой на одного напали, а тут еще мы с пищалью.

— Подумаешь, жалостливый какой, — обиделся Сенька. — В людей-то поди стрелял, а тут — зверь.

— Вот и именно — зверь, — мрачно буркнул седой. — Я в тех людей стрелял, что похуже зверя будут. А этот, эвон, какой красивый, да храбрый. И дерется знатно, хвост не поджимает, да за чужие спины не прячется, — стрелец выразительно глянул на Митроху. — Нет, пусть в лес уходит, если отобьется.

Тем временем, волк, потрепав, как щенок половую тряпку, истошно визжащих собак, действительно, скрылся в лесу.