– А вдруг осквернителей не найдут? – спросила я матушку за ужином.

– Найдут, – ответила она. – Доедай свой картофель.

Я потыкала еду вилкой.

– А что, если нет? Что, если кто-нибудь изрежет наше дерево?

– Не беспокойся, Саския, – сказала бабушка, похлопав меня по руке. – Мы непременно их найдем. – Бабушка входила в состав совета, и ее голос прозвучал уверенно и сердечно. Но мой страх не утих. За несколько лет до того умер дедушка, и, хотя я помнила его смутно, мне становилось не по себе, когда я думала о том, что и его имя будет нельзя прочесть.

– Почему ты так в этом уверена? – спросила я.

Бабушка наклонилась ко мне и накрыла мою ладонь своей.

– Потому что у совета есть секретное оружие.

Я широко раскрыла глаза.

– Какое?

– Сиденье истины, – ответила она. – Никто из тех, кто садится на него, не может солгать.

И мои страхи сразу же растаяли, как дым. Бабушка всегда знала, что именно надо сказать. Став постарше, я решила, что история про сиденье истины – это такая же сказка, как и те многочисленные небылицы, которые бабушка сочиняла, чтобы успокоить меня, когда что-то вызывало во мне тревогу. Вроде байки про сову, которая каждый вечер садилась на ветку рядом с окном моей спальни и которую, как уверяла бабушка, послала мне судьба. Она послана, чтобы оберегать тебя – чтобы высматривать ночные кошмары и глотать их, прежде чем они доберутся до тебя.

Но теперь то, что она сказала мне тогда, обретает новый смысл, и мороз пробегает у меня по спине.

Сиденье истины. Сыворотка правды.

Рука Оскара трясется, когда он подносит рог к губам и залпом выпивает его содержимое. Затем отдает керас Ракель. Его лицо и шея покрываются красными пятнами, и он дергает себя за ворот.

– Давай начнем с простых вопросов, – произносит Андерс, когда Ракель снова садится в свое кресло. – Как тебя зовут?

– Оскар.

– У тебя есть прозвища? Уменьшительные имена?

Он плотно сжимает губы, словно не желая, чтобы с них слетел ответ. Несколько секунд он хранит молчание, и его лоб покрывается потом. Наконец ему становится невмоготу. – Оски, – выпаливает он. – Так меня называла моя мать.

По залу пробегает волна смешков. Компаньон Оскара, Маркус, сердито смотрит на всех, кто посмел смеяться. Особенно грозный взгляд он бросает на нас. Сидящий рядом со мной Деклан прикрывает рот рукой, чтобы спрятать ухмылку.

Но мне не смешно, а страшно.

– Каков род твоих занятий?

– Я Обработчик Костей и смотритель костницы.

– Можно ли сказать, что ты исполняешь свои обязанности со всем подобающим им тщанием?

На его челюсти вздуваются желваки.

– Само собой.

– Это ты украл кости Филипа Холта?

– Нет, – решительно отрезает Оскар. – Я их не крал.

– Не подговорил ли ты кого-то другого их украсть?

– Нет.

– Не продал ли ты их? Не подговорил ли ты кого-то другого продать их вместо тебя?

– Конечно, нет.

– Знаешь ли ты, кто мог быть замешан в этом преступлении?

Следует пауза. Молчание тянется, как патока, стекающая с ложки.

– Отвечай на вопрос, – приказывает Андерс.

– Не знаю, – отвечает Оскар и, вынув из кармана платок, вытирает лоб. – Может быть. Это всего лишь подозрение.

– Кого ты подозреваешь в краже костей Филипа Холта? – спрашивает Андерс.

Взгляд Оскара останавливается на моей матери.

– Деллу, – говорит он.

Когда в трапезную вхожу я, она уже полна народу. За длинными столами, тянущимися от стены к стене, сидят ученики. Из-за их ярких разноцветных плащей сцена походит на калейдоскоп – кажется, что стоит повернуть его, и узор станет не менее красивым, но иным. Все увлечены беседами, и помещение наполняет негромкий гул голосов.

Куда же мне сесть?

Я неловко переминаюсь, и мне ужасно хочется сбежать и снова оказаться в уединении своей комнаты, однако от голода у меня сводит живот. Я уже собираюсь развернуться и уйти, но тут ко мне подбегает Тесса.

– Мы сидим сзади, – говорит она. – Пошли. – Не понимаю, кто такие эти «мы», ведь я почти никого тут не знаю, но я ей благодарна. Тесса ведет меня по проходу между двумя столами к дальней части зала. – Я приберегла местечко и для тебя, – улыбается она, садясь на одну из скамей и показывая на незанятое место рядом с собой.

– Спасибо, Тесса.

Усевшись, я обнаруживаю, что прямо напротив меня сидит Брэм.

У меня екает сердце.

– Еще раз привет. – Я говорю это как можно более небрежно и беззаботно.

Сидящая рядом с ним девушка толкает его в бок.

– Вы знакомы? – Ее черные волосы блестящими волнами падают ей на плечи. На ней такой же черный плащ, как и на Брэме, – стало быть, она тоже Костолом.

Брэм прочищает горло и кивает.

– Линнеа, это Саския. Саския, это Линнеа.

– Рада с тобой познакомиться, – киваю я.

– Я тоже. – Она улыбается и вопросительно смотрит на Брэма.

– Саския и я… Мы…

Ага, ему не хочется признаваться, что мы сопряжены друг с другом.

– Мы из одного города, – перебиваю его я.

Брэм быстро поднимает взгляд на меня. Мне не удается понять, что может означать то или иное выражение на его лице – наверняка на нем отображаются самые различные чувства, но для меня все они то же самое, что чужеземная речь – не разобрать ничего. Не знаю, что его лицо выражает сейчас – облегчение, досаду или же что-то, далекое от обоих этих чувств.

Линнеа вздыхает, и его внимание вновь обращается к ней.

– Умираю от голода, – жалуется она.

– Ну, похоже, теперь нам уже недолго ждать.

В трапезную входят служители, несущие блюда с жареным мясом, от которых поднимается аппетитно пахнущий пар, вазы ягод и румяные плетеные булки.

Тесса испускает обрадованный вздох.

– Я уже собиралась закусить своей собственной ногой, но это куда лучше.

Мой живот согласно урчит, и девушка смеется.

– Занятия магией костей явно повышают аппетит, – говорит Тесса. – Не помню, когда я в последний раз испытывала такой зверский голод.

И, похоже, она права – все разговоры затихают, и какое-то время слышатся только звуки двигаемых по столам тарелок и стук вилок и ножей. Затем беседы возобновляются, и в трапезной вновь повисает гул голосов.