– Уверен, что дня три-четыре, не меньше[20]. Кстати, к тому времени нужно будет перебазировать куда-то вглубь обороны 29-ю береговую батарею. А скорее всего взорвать ее.

– Что при нынешней ситуации вполне объяснимо и оправданно, – мрачно согласился с ним комбат.

– Ну, ты как, к обороне готов? Перешеек, в общем-то, удобный: довольно узкий, к тому же, с одной стороны – Большой Аджалык, с другой – морской залив. Еще бы местность чуть гористее – и можно было бы…

– Я и так чувствую себя царем Леонидом, пришедшим со своими тремястами обреченными спартанцами под Фермопилы.

– Знаю, что ты мастак на всякие там тактические ловушки. В этот раз тоже придумал что-нибудь эдакое?..

– Да есть тут кое-какие задумки, есть…

– Ладно, не конкретизируй. Утром появлюсь у тебя, вместе осмотрим позиции, тогда и продемонстрируешь. Так что будем ждать утра.

«Вот только стоит ли… ждать этого утра? – мысленно усомнился Дмитрий. – Может быть, в том и беда наша, что мы постоянно чего-то ждем, постоянно стремимся опережать то время, которое нам еще только велено прожить?»

Когда Гродов вышел из штаба, луна уже почивала в своем зените. И хотя сотворенная ею млечно-морская дорожка почти исчезла, сиреневое сияние как бы озаряло залив изнутри, превращая его в чашу огромного ночного светильника, установленного Всевышним на меже степи и моря.

Конечно, меньше всего капитану хотелось сейчас, чтобы то очередное утро войны, которого ждет полковник Осипов, когда-либо настало. Но кому и каким образом это объяснишь, а главное, чего стоит его сугубо солдатское желание в общем, вселенском потоке мировосприятия?

В нескольких метрах от него проходила группа бойцов, окаймлявшая трое носилок. Когда Гродов поинтересовался, кто такие, знакомым голосом отозвался командир погранполка Всеволодов.

– Вы снова здесь, товарищ полковник?! – изумленно воскликнул Гродов. – Вы ведь уже отходили. Не знал бы вас в лицо, решил бы, что сейчас передо мной – двойник или лазутчик.

– Правильно, отходил. Вместе с основным составом полка. Тебе просто не доложили, что после нашего разговора я взял взвод и вернулся к тем бойцам, которые оставались в прикрытии.

– Не доложили, черти. Придется наказывать по всей строгости.

– Не кипятись, строгости в этой степи теперь хватает. Увожу последний заслон, капитан. Который, как и было приказано, держался до последней возможности. Теперь впереди тебя только враги.

– Давно ждал этого часа, – произнес Гродов таким воинственным голосом, что командир пограничников не поверил ему: то ли подвыпил капитан, то ли не к месту шутит.

– Извини, комбат, мои бойцы в самом деле держались, сколько могли.

– А кто способен в этом усомниться?

– Сам видишь, что утром сдерживать противника на таком фронте уже было бы некому, – все тем же извиняющимся тоном объяснил полковник. Он чувствовал себя так, словно вместе с бойцами драпал в тыл, оставляя батальон морских пехотинцев наедине с врагом, не имея на то ни права, ни приказа. – От полка моего тоже – одно название.

– Однако же название, товарищ полковник, все-таки осталось.

– Спасибо, утешил, – вновь не воспринял его бодрящего тона Всеволодов.

– Пару дней отоспитесь, пополнитесь людьми, а там, глядишь, снова на передовой свидимся. Война ведь еще только начинается, ее на всех хватит.

– Ох, на всех, без исключения, – вздохнул полковник. – Теперь-то уж в этом никто не усомнится.

– Судя по тишине в стане румын, – не стал усугублять его горестное настроение капитан, – уход ваш до сих пор остается незамеченным.

– Да, уйти мы сумели по-английски. Но затишье все равно временное. Вскоре эти «мамалыжники» протрут глаза и все поймут, а значит, уже сейчас прикажи усилить бдительность. Румынская разведка может пойти по нашим следам.

– Понятное дело, усилим.

– И еще: советую хотя бы пару часов вздремнуть. Не надейся, днем не получится.

«А ведь совсем недавно, напомнил себе капитан, ты точно так же чувствовал себя виноватым перед пограничниками и моряками Осипова, когда вынужден был высаживать в воздух их последнюю надежду – береговую батарею, а затем уводить своих канониров в глубокий, как тогда казалось, тыл. Так что смирись, комбат, смирись…»

Отдав необходимые приказания, Гродов осмотрел построенный у восточного подножия прибрежной скалы командирский блиндаж, соединенный с окопами пока что слишком мелковатым для него переходом, и решил, что самое время прислушаться к мудрому совету полковника – поспать.

– Товарищ капитан, – топорно врубился в его благостные планы дежурный телефонист. – Вас Жодин просит, с «Кара-Дага». Срочное у него что-то.

– Что там у тебя стряслось, «мореплаватель» ты наш? – взял у дежурного трубку Гродов.

– К нам никакой высадки, ни из какого перепоя, с кораблей поддержки не намечалось? – тревожно спросил сержант.

– Ты был бы тут же предупрежден.

– Странно. С юго-востока приближается баркас. Тихо идет, под парусом. Но не вдоль берега, а как бы со стороны моря.

– Вы еще не выдали себя?

– Пока что не выдали. Но потопить этого пирата могу со второй пулеметной очереди.

– Как говорит в таких случаях мичман Юраш, «дурное дело – нехитрое». Если можешь, обойдись без пальбы. Зачем обнаруживать такую засаду? Дай румынам подняться на палубу и снимай ножами, в рукопашной. При этом хотя бы одного возьми в плен, пусть даже недорезанного.

– И таки возьмем, комбат, за милую душу!

Не прошло и получаса, как сержант доложил, что троих десантников они уже на судне, из засады, уложили ножами, а двоих, в том числе радиста, взяли в плен.

– И радиста, говоришь?! – почти возликовал капитан. – Так ведь из этого захвата может вырасти целая операция. И что, радист согласен поработать на нас, в обмен на жизнь?

– В общем-то, не против. Но может, лучше отправить его в тыл, в штаб, в контрразведку? Главное, чтобы не путался у нас под ногами.

– Да подожди ты! Что значит «в тыл, в контрразведку»? Мы еще сами с ним поработаем. Ну-ка, подведи его к телефону, поговорим с ним по душам…

Утром Гродов проснулся не от пальбы и грохота взрывов, а от странной тишины, которая, казалось, нависла не только над прибрежьем, но и над всей приморской степью – от окраин блокированной врагом Одессы до уже захваченных им Очакова и Николаева.

– Не теряйте времени, командиры, докладывайте обстановку, – на ходу потребовал он у начальника штаба и комиссара, спускаясь к кромке моря.

– Только что из степи вернулись мои хлопцы, – доложил политрук Лукаш, который по-прежнему, как и в батарее, возглавлял в батальоне разведку. – Румыны уже заняли окопы пограничного заслона и теперь блаженствуют.