– Где я был десять лет, мы поговорим с тобой не по телефону, а при встрече. Ты получишь возможность видеться с детьми при одном условии, – равнодушным голосом вдребезги разбивает мои эмоции.

Всего лишь видеться? Как это понимать? За что он так жесток со мной?

– Так вот, ты переедешь в столицу, устроишься на нормальную работу, чтобы никому даже в голову не пришло распускать сплетни, что мать моих детей – эскортница, которая развлекает мужиков. Если снимешь нормальное жильё, то я подумаю, чтобы разрешить детям жить с тобой.

Зачем он это говорит? По какому праву? Зачем так оскорбляет меня? Я никогда не была эскортницей, и он это знает! Я десять лет наизнанку выворачивалась, чтобы у детей было всё необходимое. Сколько кругов ада прошла, пока он жил припеваючи без груза ответственности за своё, между прочим, решение!

– Но как я это сделаю?

Условие кажется совершенно невыполнимым. Тут у меня есть знакомые, которые могут поддержать и помочь с работой, а что я буду делать в незнакомом городе? 

– Думай и решай. Я условие озвучил. Дети сейчас обеспечены всем необходимым, за это можешь не волноваться.

– Лёня, но им же нужна мама!

– Не спорю. Всё в твоих руках.

Я готова согласиться с его доводами – детям в столице будет лучше, тем более, если Лёня их обеспечивает. Мне ли не знать, сколько денег уходит на двойняшек? Но что же мне делать?

Раз дети сюда не вернутся, то и смысла продолжать платить за квартиру нет. Поэтому трачу последние силы на упаковку вещей. Всё, что у нас накопилось за годы жизни тут, мне не увезти. Что-то откладываю отдать малоимущим, что-то выбрасываю, что-то выставляю на продажу за копейки. Большой пакет оставляю у Светы в кладовке, беру у неё немного денег в долг и покупаю самый дешёвый билет.

Столица встречает холодом и промозглым ветром – весна пока только на календаре. Спускаюсь в метро, с трудом волоча за собой чемодан с детскими вещами и рюкзак со своими. Адрес знаю от Арслана, нахожу его легко. Сын предупредил, что территория закрыта и охранник на входе пропустит меня только с согласия бабушки. Какие указания на этот счёт дал ей Лёня – не представляю, а потому подходить к нему не решаюсь.

Обычно утром по выходным бабушка идёт с детьми на прогулку. Надеюсь хоть на улице повидаться с ними и передать чемодан. Мы договорились, что когда они будут одеваться, сын мне позвонит или пришлёт сообщение. Но время идёт, а никаких сигналов нет. Стою возле забора, поглядывая во двор, чтобы не пропустить, когда они выйдут.

Возле ворот тормозит большая серебристая машина. Водитель ждёт открытия ворот. Но когда это происходит, почему-то не едет, а выходит и идёт в мою сторону. 

Сердце падает – я узнаю в мужчине Лёню. Накричит? Прогонит? Пригласит войти внутрь? Я ощутимо продрогла и не отказалась бы сейчас погреться и выпить горячего чая.

– Приехала? – не говорит, а выдыхает.

Киваю.

– Я привезла детям вещи, – показываю на чемодан. – И хотела бы с ними увидеться.

– Сегодня не получится, у нас другие планы.

Лёня явно торопится и нервничает. Я настолько расстроена и разочарована, что даже не сразу нахожу что сказать.

– А когда? Когда я могу приехать к ним? Пожалуйста…

Как же это унизительно!

– Ты надолго в столицу? Где ты остановилась?

– Пока не знаю, я только с поезда.

– Хорошо, как устроишься, пришли мне свой адрес. Вечером созвонимся.

Лёня берёт у меня из рук чемодан. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, вызывая короткое замыкание. Бросает на меня взгляд, я отвожу глаза, чтобы он не увидел в них слёзы, которые уже не получается сдерживать. А когда смотрю в его сторону снова, то вижу удаляющуюся спину.

Ещё немного стою возле забора в надежде хоть краем глаза увидеть детей, если они будут с отцом куда-то ехать. Но вскоре получаю сообщение от Арслана, что они гулять не пойдут, потому что у них гости.

Леонид

Дети за два месяца переворачивают мой мир. Трудно сказать, когда моё сердце принимает их окончательно. Может быть, когда заболевает Эдже? Бабуля вызывает меня, и я провожу всю ночь возле дочери, не смыкая глаз.

– Она у нас слабенькая, часто болеет, у неё всегда высокая температура, и мама делает ей уколы, – с озабоченным видом выдаёт Арслан.

Я взволнован и растерян, не представляю, как действовать в такой ситуации. Бабушка тоже теряется, я – единственный внук, которого она нянчила, остальные выросли без неё за границей. А маленьким я был когда-то очень давно, тогда и лекарства были другие, и рекомендации врачей отличались от нынешних. 

Когда термометр показывает тридцать девять, вызываю “скорую”, потому что на улице темно и мне страшно. Кажется, даже когда меня избивали в посадке десять с лишним лет назад, я не так испугался. Панически боюсь, что с моей дочерью что-то случится, но ещё больше опасаюсь не оправдать доверие её матери.

Медики ставят Эдже диагноз “ОРЗ”, сбивают температуру и уезжают, оставив список назначений. Когда заикаюсь о больнице, они смеются мне в лицо:

– Папаша, вы чего? У девочки обычное ОРЗ. Пара дней – и будет как огурчик.

Смешно им… Посмотрел бы я на них, окажись они на моём месте. 

Постепенно первый шок от осознания себя отцом проходит, и я пытаюсь трезво анализировать ситуацию. Меня будто кипятком окатывает каждый раз, когда думаю, что дети десять лет росли без меня. И ладно, если бы Лина подобрала им другого отца, но у них не было никакого. Помню, как болезненно реагировал на развод родителей. Мне казалось, что папа бросил меня. Я так завидовал сверстникам, которые жили в полных семьях…

У моих детей и в свидетельстве о рождении прочерк, и претендентов на роль отца не было. Трудно представить эмоции малышей. Каково это – быть безотцовщиной? Как они жили всё это время? Что думали обо мне? Наверняка спрашивали, где их папа. Что Лина им отвечала? Возможно, она к Рафику этому пошла второй женой от безысходности, чтобы защитить и накормить их?

Мысль эта не даёт мне покоя, внутри всё сжимается от безнадёги и отчаяния… И в то же время разрывает от непонимания: почему? Зачем она отняла меня у детей? Неужели я оказался настолько неподходящим, что она готова была лишить детей отца или лечь под любого, лишь бы не со мной?

Всё запуталось, и что со всем этим делать – не имею понятия. Айлин идёт на поправку и скоро заберёт детей. Бабушка настаивает, что увозить их из столицы – преступление, только тут они смогут получить необходимое развитие и образование. Я солидарен с ней, но согласится ли Лина переехать сюда и как быть, если категорически откажется? Я теперь официально отец, формально у меня есть право голоса, но я не хочу ломать никому жизнь – хватит моей искорёженной.