На Гурьева посыпались огненные искры с пылающего деревянного навеса у входа.

— А-а, черт, — Карпин схватил Лёвку за воротник. — Еще чуть, Лёвушка…

В прихожей, где они были минуту назад, раздался резкий треск, ярко вспыхнуло — и невыносимый жар словно снял кожу с лица…

Карпин упал и с ужасом увидел, как медленно рушится навес.

Он дважды перевернулся, ловя взглядом друга.

Гурьев оскалил зубы от страшной боли. Навес придавил спину.

Николай Тихонович неимоверным усилием ног сбросил навес с Лёвки.

— Шевелись, — подхватил он под мышки Гурьева.

Запах паленой материи и мяса ударил в нос.

— Раздевайся, — приказал Карпин и так рванул с Лёвки дымящуюся куртку, что та расползлась надвое.

— Кто в такой химии лезет в огонь. Ты бы себя еще бензином облил… Так, ничего страшного, — осматривал он полуголого товарища. — Прихватило немного спину и попку задело. Но главное-то цело, Лёва… Слышишь, Лёвушка, — некстати пошутил он.

— Больно, — вздрагивал Гурьев. — Врача.

Николай Тихонович покосился на кучку собравшихся неподалеку людей.

— Наверное, послали за фельдшером.

— Ты за ними полез, — кивнул Лев Алексеевич на примятые, в обгоревшей рамке, снимки.

— Всё бы обошлось, если б они висели на месте.

Гурьев морщился, не попадая зубом на зуб.

— Теперь скажи мне, Лёвушка, — накинул на него пальто Карпин. — Зачем ты это сделал?

Птичья грудь Льва Алексеевича учащенно забилась, словно там заработало второе сердце.

— Я завидовал тебе.

— Завидовал? В чем?

— Какая разница, мне надо было отличиться.

— Перед кем? Передо мной, перед ними? — Карпин кивнул в сторону хуторян. — Или перед той мразью, что успела удрать.

— Они вернутся, Зайка. Ты остерегайся. Особенно у себя, на просторе… Там у тебя славно… Там должен быть и простор души.

— Простор души не обязательно может быть у того, кто живет на природе… Разве дело в том, Лёвушка?

Из подъехавшего газика вышли женщина в белом халате и милиционер.

Гурьеву помогли сесть — и газик тотчас развернулся, так что Карпин не успел ничего сказать.

Николай Тихонович вытер лицо платком.

— Пойдемте, — обратился он к милиционеру, — надо забрать вещи.

— Фамилия?

Карпин, назвавшись, добавил:

— По матери — Денисов.

— Кто поджег?

— Я! — долго не думал Николай Тихонович.

— По приметам свидетелей — худой и молодой.

— Благодатные условия. Успел располнеть и возмужать.

В одной руке Карпин нес пиджак, в другой держал чуть на отлете фотографии.

— Вещдок, — уловил он немой вопрос милиционера.

— Не спешите.

— Холодно. Да вы не бойтесь, не убегу.

— У меня помощники надежные, — усмехнулся младший лейтенант.

Николай Тихонович оглянулся…

Вразвалочку по другой стороне улицы шел Лёха с двумя дюжими парнями.

Он знал, что через каких-то двадцать минут начнет доказывать, что это не его работа: настоящему виновнику оказывают помощь, а он всего лишь пострадавший по своей блажи и легкомыслию.

Но сейчас, закусив удила, он ни за что не сознается, даже если вся это свора бросится на него.

— Дружинники что надо, — вызывающе сказал Карпин.

Кружилась голова, подташнивало.

Понимая, чем чревато для него, если в хату войдет следом Лёха с дружками (один в форме был рядом), он тем не менее ускорял шаг, словно торопился, чтобы всё произошло, пока не выглянуло солнце. Оно вот-вот должно было показаться, и нежное пуховое облако уже до крови оцарапала шершавая ладонь зари…

Апрель, 1991

Дом богатого винодела

О, как я завидую тем, к кому являются осязаемые призраки или смутно различимые привидения, — когда в зыбко дрожащем ореоле над изголовьем спящих склоняются дорогие облики любимых…

1

Командировка Архипову выпала пустяковая… Честно говоря, можно было бы и не ехать в этот маленький степной городок с бурыми затравевшими терриконами, пыльными улицами, похожими друг на друга домиками за крашенным в одинаковый цвет штакетником.

Архипов с сожалением оглянулся на хвост уходящего дальше на юг фирменного поезда. Жаль было не только чистоты вагона с прохладой кондиционера, но и почти суток безмятежно проведенного времени.

Немного постояв на привокзальной площади, пошел в центр, к гостинице. Уж он давно усвоил: теперь, даже в глухомани, с распростертыми объятиями встречают не москвичей, а состоятельных гостей из-за кордона.

Гостиница, обрамленная пеньками спиленных тополей, бросалась в глаза издалека. Архипов невольно представил номер на солнечную сторону и без горячей воды… Незавидная перспективочка. Одну ночь еще можно прокантоваться, но больше — ни-ни. Но какой же идиот вырывается в такую даль на один день?

Однако не успел он войти в полутемное и душное помещение, как вздрогнул от радостно-протяжного возгласа:

— Сергей Гера-а-симович, дружище, битый час вас дожидаюсь.

Архипов со света не мог разглядеть невысокого мужчину, пахнущего луком и табаком. Лишь когда тот увлек его наружу, узнал замначальника проектной конторы Гусева, которого не единожды вызывал в Москву.

— Факс мы от вас получили, — тараторил Гусев, — но почему поезд не указали?

— Разве так часто поезда ходят?

— О-о, — развел руками Гусев. — Мы теперича центр вселенной. Составы на Кавказ не через Украину, а по нашей ветке бегают.

— Куда вы меня определили? — с неприкрытым напряжением в голосе спросил Архипов.

— В клоповник порядочных людей не селим, пренебрежительно кивнул Гусев на зашторенные окна гостиницы. — Для начала двинем ко мне. Завтра можно и на природу махнуть. Надо ж вам развеяться. — И подхватив портфель Архипова, засеменил к потрепанным «Жигулям».

— В контору? — расслабленно откинулся на заднем сидении Архипов.

— Не спеши, — крутил руль Гусев, разворачивая легковушку на пятачке стоянки. — Когда отобедаем — видно будет.

По пути Архипов рассматривал городок, мало изменившийся с того времени, когда он последний раз был здесь.

«Неужели я действительно хотел переехать сюда? — недоумевал он, разглядывая безлюдные, залитые солнцем улочки. — Не-е-т, как ни дёрганна жизнь в столице, но забиваться в такую глушь…»

— Давно у нас не гостевали? — словно читал его мысли Гусев.

— Как-то не пришлось, — провожал Архипов взглядом новые пятиэтажки вдоль пересохшей извилистой речушки. — Помню всего два дома и стояло.

— Точно, — просигналил знакомому пешеходу Гусев, — успели до реформы народ жильем обеспечить. — Лукаво усмехнулся: — я свою супруженцию в крайний улей отселил. Он, болтают, из радиоактивных материалов сляпан. По ее характеру самый раз. Хотя ей никакая радиация не страшна. — Посмеиваясь, лихо свернул в проулок, засаженный сиренью. — Мои хоромы.

— Узнаю твои пенаты, — глубоко вдыхал свежий воздух Сергей Герасимович. — Голубятню до сих под держишь? Большая нынче редкость.

— Голубятню теще в аренду сдал, — хитро улыбался Гусев. — Этим и держу старуху возле себя. Я вроде как апартаменты стерегу, она за хозяйством следит и меня подкармливает.

За разговором Гусев загнал машину во двор, перекинул поливной шланг в кусты