Они без всяких осложнений прошли в спальню князя — большую квадратную комнату с тремя окнами, выходящими на Тагарскую улицу. У стены за ширмой располагалась приготовленная ко сну кровать князя. Рядом с ней — столик. На нем — лампа под синим абажуром, свеча, спички и немецкая газета.

Шторы были опущены, но между ними была порядочная щель, отчего в комнате можно было обходиться без огня.

В спальне они не задержались, а прошли в кабинет князя, который располагался по соседству. Здесь, между двумя книжными шкафами и бюро, находился внушительного вида железный сундук, прикованный цепями к полу.

Гурий принялся шарить рукой по боковой стенке сундука и наконец нащупал кнопку, придавил ее пальцем, и пластина, прикрывавшая замочную скважину, с треском отскочила вверх. Некоторое время злоумышленники пытались отодрать крышку сундука, но она не поддавалась. И они поняли, что без ключа здесь не обойтись.

— Что же ты, дурак, за все время не узнал, где князь ключ прячет? — прошептал сердито Мозалевский. — Только и горазд, что языком болтать: «Полный сундук деньжищ! Полный сундук деньжищ!», а как до них добраться теперь?

— Топор бы надо достать! — Гурий развел руками. — Но вдруг мужик не спит? Шум поднимет!

— Ладно, — оборвал его Мозалевский, — дождемся князя. Сам ключ отдаст как миленький! — И обвел приятеля настороженным взглядом. — А не врешь, что у него в бумажнике десять тысяч финаг?

— Как есть не вру! — перекрестился Казначеев. — Он когда со мной расплачивался, достал его из стола, так я, право, удивился, как он от деньжищ-то не лопается!

Они притаились за оконными шторами. На Тагарской улице почти прекратилось движение, лишь прогрохотала по мостовой бочка золотаря, запряженная парой облезлых кляч. Она подпрыгивала на камнях, расплескивая содержимое, и от подобного амбре не было спасения даже за наглухо закрытыми окнами. Следом раздался истошный крик, видно, раздели какого-то бедолагу в темном переулке… Затем два городовых, ругаясь на чем свет стоит, протащили в часть пьяного буяна, во всю ивановскую голосившего: «Были когда-то и мы рысаками…» Всхлипнув, он вдруг замолчал, чтобы через мгновение затянуть плаксиво: «Ах, вы по роже…

Честного человека по роже…»

Через некоторое время на городской каланче раздался удар колокола. Раз, другой…

— Какой номер? — заорал снизу брандмейстер.

— Третий, на Афонькиной сопке, — ответил сверху дежурный пожарный.

«Третий» — значит, огонь вырвался наружу. Распахнулись настежь ворота пожарной части, и вслед за вестовым с факелом в руках вылетел как на крыльях пожарный обоз. Лошади — звери, огромные битюги.

Они играючи тянут на большой скорости громадные бочки с водой, которые, как мухи головку сахара, облепили пожарные в своих сверкающих шлемах, с баграми и топорами на изготовку.

Дрожат камни мостовой, звенят стекла, содрогаются стены домов, а проснувшиеся обыватели торопливо крестятся: «Слава богу, на этот раз пронесло!..»

В третьем часу ночи донесся до слуха дребезжащий звук. К парадному подъезду подкатила пролетка, из которой неторопливо вышел князь, расплатился с извозчиком, вынул из кармана ключ и открыл входную дверь. Затем запер ее и оставил ключ в двери. Войдя в переднюю, зажег приготовленную камердинером свечу и прошел в спальню. Мурлыча себе под нос какую-то мелодию, он медленно разделся, положил в ящик столика бумажник, перстень, связку ключей и часы, зажег вторую свечу и, взяв газету, улегся в постель. Но вскоре отложил ее и отвернулся лицом к стене.

Прошло еще с полчаса. С постели раздался монотонный негромкий храп, и тогда оконные портьеры шевельнулись, выпуская Мозалевского и Казначеева.

На цыпочках они прокрались к столику. Бумажник, часы и перстень забрал Казначеев, а Мозалевский достал из ящика связку ключей. Один из них задел за мраморную крышку столика, раздался слабый звон, но храп тут же прекратился, и князь испуганно спросил:

— Кто там?

Не раздумывая, Казначеев бросился на полусонного князя и зажал ему рот ладонью. Но князь неожиданно сильно двинул ему кулаком в ухо и потянулся к сонетке. Подскочивший на помощь Мозалевский схватил князя за горло и оттащил его от звонка. Дильмац захрипел, но продолжал сопротивляться. Казначеев пришел в себя от удара, рванул за шнур, с помощью которого раздвигались шторы, и обмотал им ноги князя, Мозалевский проделал то же самое с руками Дильмаца. В рот князю затолкали обрывок ночной рубахи, а лицо прикрыли одеялом, чтобы не смог разглядеть нападавших.

— Вы уверены, что одеялом? — переспросил Тартищев. — Может, в схватке не заметили, что все-таки подушкой?

— Нет, одеялом, — весьма уверенно ответил Мозалевский. — Во время борьбы подушка отлетела под кровать, и мы не стали ее доставать, чтобы не терять времени.

Затем они принялись подбирать ключи к замку сундука, но ни один из них не подошел. Князь продолжал кряхтеть и возиться на кровати, пытаясь освободиться.

Тем временем на улице проехала одна пролетка, за ней другая… Казначеев выглянул в окно.

— Надо уходить, — сказал он угрюмо, — скоро дворники начнут панели мести.

И воры, прихватив то, что Смогли найти ценного в столике, поспешили скрыться тем же путем, которым попали в дом. Зайдя в небольшой садик, расположенный рядом с часовней, они поделили добычу и разошлись разными улицами, договорившись встретиться днем на квартире у Кондратия Бугрова. Больше Мозалевский Казначеева не видел и о его судьбе узнал лишь от судебного следователя…

— Та-ак! — протянул задумчиво Тартищев. — Вы продолжаете утверждать, что оставили князя почти в добром здравии, лишь слегка придушенного, со связанными руками и ногами. И лицо у него было закрыто одеялом, а ни в коей степени не подушкой?

— Истинно так, господин Тартищев, — ответил Мозалевский, — на иконе могу поклясться, что не обманываю.

— Но откуда тогда кровь на вашей одежде и ассигнациях? К тому же обнаружен ваш носовой платок, и он тоже в крови…

— Не могу знать! — ответил глухо Мозалевский и закрыл лицо руками. — Пьян был, не помню… Может, подрался с кем позже… — Он отнял ладони от лица и умоляюще посмотрел на Тартищева:

— Пресвятой Богородицей клянусь, не знаю, откуда кровь!

— Федор Михайлович, простите, что врываюсь в ваш разговор, но не позволите ли вы попросить Мозаленского исполнить одно задание: пройтись несколько раз по комнате, — подал голос Алексей, до сей поры исправно записывающий показания преступника.

— И то дело, — согласился Тартищев и, подмигнув Алексею, приказал:

— Пройдитесь, Николай Тимофеевич, от окна и обратно. — Мозалевский выполнил приказание. Тартищев многозначительно крякнул и одобрительно посмотрел на Алексея. Тот, ободренный первым успехом, спросил:

— Скажите, Мозалевский, в доме князя вы были в этих сапогах или переобулись в другие?