моментально накатывало состояние эйфории. Когда я отправлял в журналы свои стихи, в сопроводительном письме я мог добавить то, что являюсь автором Transition. Я никогда не задавался вопросом о том, могу ли сказать что-либо, что в состоянии заинтересовать других людей. У меня была цель — всеми возможными способами навязать людям свою личность, никаких других целей я перед собой не ставил.

В маленькой студии того класса, где изучали дизайн одежды и книжные переплёты, была одна англичанка, которая казалась мне очень красивой. Со времён школы я всегда выбирал одну девочку, которой мог любоваться на расстоянии. Понятие расстояния в данном случае было очень субъективным, потому что эта особа могла сидеть за соседней партой или за партой через проход. Маргарет Джилл, Эвелин Лейн, Эдна Кребс, Вирджиния Эндрюс и другие из списка казались мне столь же красивыми, сколь и недосягаемыми. Мне было семнадцать, и я ещё ни разу не ходил на свидание с девушкой. Нескольким девочкам, которые мне нравились в школе, не разрешали выходить из дома одним, другие не настолько сильно меня интересовали. Теперь же впервые в жизни у меня была девушка, которую я не только мог пригласить на ужин, но которая жила в своей квартире в Гринвич-Виллидж. По вечерам мы могли на некоторое время зайти в её квартиру, но не очень надолго, потому что её отец жил этажом выше и часто заглядывал к ней по вечерам, чтобы узнать, как у дочери идут дела. Я тоже не мог возвращаться домой слишком поздно. Как бы тихо я ни пытался попасть домой, родители всё равно слышали меня, смотрели на часы, и на следующее утро выказывали недовольство моим поздним возвращением. Каждый раз, когда я появлялся дома позднее часа ночи, неприятности во время завтрака на следующий день были мне гарантированы.

По окончании курса обучения я получил поощрение за «наибольшее число выполненных работ и оригинальность». Я воспринял награду как указание — я быстро работал, но медленно учился. Оригинальность я считал качеством, которое посчастливилось сохранить далеко не всем из прошедших процесс обучения. Я подозревал, что подобное поощрение придумали специально для меня, спросил об этом напрямую и получил утвердительный ответ. «Мне надо было что-то придумать, — сказала директриса. — Ты должен был получить какое-то поощрение или награду, но за качество работы я не могла его тебе дать».

Оставалось почти четыре месяца до тех пор, когда мне надо было появиться в кабинете казначея в колледже, и папа решил, что это идеальный момент, чтобы мне заняться каким-то конкретным делом. Он поговорил с одним из своих пациентов — менеджером местного отделения Bank of the Manhattan Company, который согласился нанять меня в отделе отправлений. Я был крайне удивлён тем, что банк готов неограниченный период времени платить за работу, не требующую никаких умственных усилий, на которой надо было лишь стучать по клавишам счётной машинки. Кроме этого, я должен был отвозить кейс с чеками в головное отделение банка по адресу Уолл-стрит, д. 40. Любые изменения маршрута только приветствовались. Я выбирал самые длинные и заковыристые пути, всегда ехал не скоростными, а местными поездами метро и надземных линий. В то время не в пиковые часы в метро было относительно пусто. Было приятно сидеть в прохладном вагоне, а не носиться по жаре на улице. Лучший способ увидеть Нью-Йорк — это осмотреть город из окна вагона эстакадного транспорта, особенно линий Второй и Третьей авеню, с которых открывались красивые виды нижней части Манхэттена.

Даже те дни, когда меня никуда не отправляли и я сидел под вентилятором, складывая длинные ряды цифр, были вполне приятными. Я был совершенно расслаблен, потому что работа не требовала никаких умственных усилий. Кроме этого, я был рад возможности заработать денег, которые потом могу тратить в Вирджинии. Дома все, кажется, смирились с мыслью о том, что я там буду учиться, и мать сказала, что поедет со мной в Шарлотсвилль. Я горячо протестовал, утверждая, что ей нет смысла утруждать себя такой долгой поездкой.

«Вообще-то, по идее, в колледж тебя должен отвезти отец, — сказала она. — Но он не поедет, а я тебя одного не отпущу. К тому же я в этом городе никогда не была». Перспектива меня не радовала, мне казалось, что молодой человек не должен в первый раз появляться в колледже в сопровождении матери, такое начало не сулило ничего хорошего. Впрочем, когда мы оказались в колледже, я увидел, что такая судьба постигла большинство первокурсников, потому что в отеле было полно матерей с сыновьями.

В первый день в лобби отеля мать разговорилась с дамой из южных штатов со сладким и бархатным голосом. «Вы случайно не Боулзы из Вирджинии?» — поинтересовалась дама после того, как они с матерью представились друг другу. «Нет, мы Боулзы из Массачусетса», — ответила мать. Дама немного выждала, чтобы тон голоса перестал быть сладко-бархатистым, после чего сказала: «Понятно».

«Столько лет прошло, — сказала потом мать, — могли бы придумать себе другое развлечение. Но с этим вопросом тебе придётся здесь периодически сталкиваться».

Её прогноз не оправдался: студентов совершенно не волновало, где человек родился — на Севере или на Юге. По утрам все приветствовали друг друга словами: «Доброе, джентльмены» (или «Добрый, джентльмены», если дело происходило после полудня). Все первокурсники должны были носить головной убор. На этом все обязательства в сфере общения и соблюдения социальных норм заканчивались.

Большинство студентов проживало и столовалось в частных домах. Вскоре после приезда в колледж я заметил, что во мне проснулся аппетит, и обратил внимание на то, что стал получать удовольствие от еды. С нетерпением ожидать следующего приёма пищи было для меня в новинку. Я столовался у миссис Сонденс на Чанселор стрит. Говорили, что у неё лучше всего готовят. Вполне возможно, аппетит у меня появился, потому что я стал воспринимать новое удовольствие: удовлетворение голода. Но главной причиной было всё-таки то, что за едой мне уже не приходилось выслушивать порицание со стороны родителей.

Я жил в доме семьи МакМёрдо, в котором кроме меня проживало ещё пять студентов: Дженкинс, Чепман, Грей, Шауэр и Эндрюс. Со всеми, за исключением Эндрюса, я нормально ладил. Его комната была напротив моей, и ему не нравилось, что я запирал дверь и не открывал, когда он стучался. Тогда Эндрюс пустил слух, что я запираюсь, чтобы давать волю своим рукам (в самом мерзком смысле этого слова).

В свободное от занятий время я гулял. В то время окрестности вокруг Шарлотсвилля были прелестными. На дорогах