Было ли ему ее жаль? Нет, конечно! Он и сам собирался с ней сделать нечто подобное. Не таким отвратительным образом, конечно, но вид у Машки был бы тоже не очень, свались она со своего этажа на землю. Испытывал ли он досаду от того, что кто-то его опередил? Это вряд ли. Он не выпачкал руки, и от этого уже легче. Но…

Но вопрос оставался открытым: кто это сделал? Что от нее хотел? Денег? Откровений? Как далеко она зашла в своих предсмертных разговорах? Не сболтнула ли лишнего?! Не разболтала ли, кто отец ее ребенка?!

Господи… Господи, спаси и помилуй!

Он еле нашел в себе силы стащить с себя ботинки и полупальто, побросал все в прихожей у стены, где сидел только что. Пошел в ванную. Разделся догола, засунул всю одежду в машинку и тут же запустил стирку. Почему-то ему все время казалось, что на нем может остаться хоть маленькая, но капелька ее крови. Точно же нет! Он не подходил близко, даже ботинки не вымазал. А вот казалось, и все тут!

Потом долго тер себя мочалкой, стоя под горячим душем. Чистил зубы, намыливал голову, скоблил щеткой ногти.

Сумасшествие! Он же не причастен! Он же не делал этого, он лишь собирался! Отчего тогда ощущение запачканности?!

Водные процедуры не помогли. Вымыть душу невозможно. Он пошел в кухню, достал из шкафчика бутылку коньяка и налил себе в стакан на четверть. Потом еще и еще. И лишь когда в голове зашумело, а по телу разлилось блаженное тепло, он пошел в кровать. Надо было выспаться. Надо было выглядеть назавтра спокойным и даже веселым, если получится.

В конце концов, он ее не убивал…

Гришин безбожно проспал. Вроде и лег не поздно, слегка за полночь, а все равно проспал. Может, виной тому было прекрасное настроение, в котором он пребывал, когда провожал до соседних дверей Варю? Черт его знает! Может, и так. Он давно уже не был так беспечно весел.

Затащить в постель Варю не вышло, он и не старался, боясь ее спугнуть, но все равно все прошло замечательно. Он успел убрать квартиру, накрыть на стол, принять душ, побриться и надеть чистые домашние джинсы и новую тенниску. Долго думал, остаться ли в домашних тапках или надеть ботинки. Решил остаться в тапках, с ботинками явный перебор.

Варя пришла в милом трикотажном платьице нежного сливочного оттенка и тоже в тапочках. Они неловко поздоровались у дверей. Нелепо пожали друг другу руки. И он пригласил ее в комнату. Она сразу оценила его старания. И новенькая одноразовая скатерть ей понравилась. И нехитрая сервировка. Они уселись напротив друг друга, начали кушать. Гришин, подкладывая ей в тарелки и доливая вина, все время рассказывал о своей работе. Варя — по обстоятельствам — то восхищалась, то ужасалась. Потом коротко рассказала о себе. В ее судьбе, по мнению Гришина, не было ничего примечательного. Все обычно: детский сад, школа, институт, скучная работа. Родители в соседнем городе. Есть еще замужняя бездетная сестра. Квартира досталась от тетки в наследство. Все обыденно и скучно.

Могла бы и сразу дать, подумал он мимоходом, рассматривая милое симпатичное лицо девушки, сидевшей напротив. Нажми он сейчас, она бы не отказала. Но все равно решил не торопиться. Пусть все идет своим чередом, подумал он, выливая последние капли вина в свой бокал.

Потом он ее проводил, убрал со стола, остатки еды разложил в пластиковые контейнеры. Ему еще на пару дней хватит. Вымыл посуду. И отправился спать. Но перед тем как вырубиться, недолго анализировал.

Вроде и дружеским было их общение, но в воздухе незримо метался намек на дальнейшее развитие их отношений, сделал он вывод через пару минут. Ужин из недорогого ресторана превзошел все ожидания и его, и Вари. И вкусно, и не накладно, и много. Она без конца нахваливала, он млел от удовольствия, походя решив, что не так уж она и избалована, как показала себя в первую их встречу.

Потом он уснул, видел во сне что-то трогательное и красивое. И, как следствие, проспал! Благо Волков велел в архив областного отдела народного образования ему двигать с утра. А то бы вышел конфуз. И Волков лишний повод бы получил для взыскания.

Позавтракать он не успел, решил, что в школу не поедет. Делать там нечего. Никто там ничего не знает. Схватил на ходу сардельку с куском хлеба, жевал уже в машине. Потом пришлось покупать жевательную резинку, чтобы колбасно-чесночным духом на людей не дышать.

— Снова вы, — утвердительно и совсем не удивленно произнесла женщина из архива и вздохнула. — Дался вам этот Смородин, товарищ капитан.

И пошла узким проходом между высоких стеллажей. Гришин за ней.

Женщина была в годах. И хорошо в годах, подумал Гришин, рассматривая ее морщинистую шею и кисти рук в пигментных пятнах. Одета в темный костюм, немодный и старый, как она. На ногах стоптанные войлочные сапоги. Это для работы, понял Гришин, заметив под ее рабочим столом кожаные сапоги на невысоком каблучке.

— Присаживайтесь, раз пришли. — Она недовольно покосилась на Гришина, который без стеснения рассматривал ее войлочные обутки. И объяснила, снова с тяжелым вздохом: — Холодно тут. Для документов поддерживают определенную температуру. Старая печать выдерживает. А новые бумаги… Через пять лет чернила блекнут, ничего не видно. Вот и сижу тут без света почти, без тепла, чтобы документы хранились. Так что вас снова привело ко мне, товарищ капитан?

Он толком не знал, с чего начать разговор. И решил с самого начала. Со смерти Угаровой.

— Вера Степановна умерла? — ахнула женщина, хватаясь за рукав его куртки. — Надо же! Она же крепкая была, статная…

— Вот именно, что была. — Он помялся, осторожно отцепил ее пальцы, чтобы не выглядело грубо, а потом спросил все же: — Вы меня простите, ради бога! Я запамятовал, как вас по имени-отчеству?

— А вы не запамятовали! — фыркнула она, делаясь веселой и неожиданно по-молодому озорной. — Я вам не представлялась. А я тезка покойницы Угаровой.

— Тоже Вера Степановна? — изумился он.

— Да, тоже… Так бывает…

Она присела на стул за старенький письменный столик с исчезнувшей давно полировкой. Он сел напротив. Вера Степановна, не поворачиваясь, тут же заученным движением нашарила на подоконнике чайник, щелкнула тумблером. Глаз с Гришина она при этом не сводила.

— Почему вы давеча не спросили меня, с чего это я помню Ваню Смородина? — нарушила она тишину, когда уже чайник вскипел, чай был заварен и кипяток был разлит по чашкам.

Он не спросил! А Волков, зараза, на это сразу обратил внимание.

— И почему?

Гришин с удовольствием хлебнул ароматного чая. Холодная сарделька с куском хлеба до сих пор, кажется, торчала в горле. Привык он к плотному горячему завтраку, что поделаешь. А уж чая с утра выпивает кружки по три.

— А потому что Ваня Смородин был моим учеником, — промолвила Вера Степановна, странно поглядывая на Сергея. — И не плохим учеником, скажу я вам. Невзирая на то что семья числилась неблагополучной, мальчик рос активным, послушным и старательным. Так бывает…