получает сотни в сутки! Это все равно, что чинить подтекающий кран, когда в доме прорвало трубы!

«Почему, почему я так поступил? Почему не сдал эту Ану со всеми потрохами, едва только заподозрил неладное? — мучился я, при этом отлично понимая истинную причину своего поступка. Как ни прискорбно, но я сам себе должен был сознаться: светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, имели надо мной, как оказалось, неожиданную власть! «А ведь она могла бы быть моей внучкой или правнучкой» — мелькало у меня в голове, и я испытывал облегчение оттого, что коммуникатор не может уловить эти дикие, безумные мысли! Ведь тот, кто радеет о благополучии нашей дорогой Родины, не может поддаваться никаким рудиментарным чувствам вроде жалости и сентиментальности. Все должны подчиняться высшим интересам процветания нашего великого общества! А я отлично понимал, что бедняжке никак не миновать Храма справедливости — ее очень скоро вычислят и без моих сообщений и предостережений и никак не мог побороть странных сожалений об ее участи.

Одновременно я напряженно ловил любой звук, доносившийся с улицы, и вздрагивал при каждом хлопке входной двери подъезда. Мне казалось, что преступное сокрытие мной важнейшей информации уже известно не только в ЦИННе, но и в самом Храме Справедливости, и что вот-вот за мной придут. Я успокаивал себя тем, что ни она, ни Брос никуда не смогут скрыться, сбежать от всепроникающих «глаз» наших контролирующих органов. Преступников везде настигнут и призовут к ответу, но ужасное воспоминание о человеке, подвергшемся дознанию в Храме за недонесение, не шло у меня из головы.

Глава 16. Добрый Друг

Так прошло мучительных полчаса, и наконец мне в голову пришла спасительная мысль. Как же я раньше не догадался? Я поднес коммуникатор прямо к носу, подрагивающими от волнения пальцами набрал: «Прошу разрешения срочно увидеться с Добрым Другом. Дело безотлагательной важности и не терпит промедления», послал этот месседж в ЦИНН и стал ждать ответа. Волнение мое росло, а ответ все не приходил. С одной стороны это было понятно: чтобы удостоиться срочной аудиенции нашего дорогого вождя, надо иметь чрезвычайно существенные основания. Сейчас ЦИНН, вероятно, связывается с самим ДД, чтобы получить такое разрешение. С другой стороны, задержка ответа меня пугала: возможно, мое преступление (а я отлично понимал, что совершил именно преступление), уже известно контролирующим органам, и никакой аудиенции у ДД я не удостоюсь, а буду арестован и… тут перед моими глазами вновь возник образ человека, побывавшего в Храме, и лоб у меня покрылся испариной.

Вдруг мой коммуникатор разразился такой настойчивой трелью, что я даже вздрогнул. Гаджет светился красным тревожным светом, и это означало, что я должен максимально сконцентрироваться. С бьющимся сердцем я прочитал высветившийся на экране текст: «Тебе надлежит срочно прибыть в Шахматный дом на встречу с ДД. Машина за тобой уже выехала» — гласило электронное послание. От этих слов меня будто током ударило: если сам ДД выслал за мной машину, стало быть, он понимает, что случилось что-то чрезвычайно серьезное, из ряда вон выходящее. Я собрался за пять минут и вышел, точнее сказать — выскочил из дома и в конце улицы увидел подъезжающий автомобиль.

Несмотря на тревогу, меня так и распирало от гордости ‒ ведь персональным автотранспортом человек может воспользоваться лишь в исключительных, особо важных случаях. Весь наш огромный город обслуживают всего несколько десятков такси, есть также пять-шесть машин для поездок самых приближенных к ДД людей и, конечно, единственный лимузин для самого ДД. Действуют и пара десятков автобусных маршрутов для горожан, но и в автобус можно сесть, лишь сообщив в ЦИНН цель поездки и получив оттуда особое разрешение. Ну, а воздушный транспорт практически оказался под запретом. В исключительных случаях самолетом пользуются сам ДД и его самые приближенные помощники для полетов на междугородные встречи в главные города нашей необъятной Родины.

Все эти меры позволили нам кардинальным образом сократить потребление горючего. Такого безобразия, такого безумного расточительства ресурсов, как было в начале двадцать первого века, когда все, кому не лень, ездили, плавали и летали по своему хотению в любые точки Земли, у нас нет и быть не может.

За те несколько минут, что машина подруливала к моему подъезду, и я садился в нее, я не удержался и несколько раз скосил глаза на окна ближайших домов. За стеклами мелькали лица, и я понял, что сейчас многие жители, стараясь оставаться незамеченными, смотрят на нас. Что ни говори, а приятно ощущать себя значимым человеком! Отлично осознаю, что это — тщеславие, что по-настоящему значимый человек у нас только один — это наш ДД, а все-таки такое подтверждение собственной важности меня чрезвычайно грело! Мне казалось, что я будто слышу их тихие разговоры между собой: «Смотрите! Смотрите! За самим Главным историком страны прислали машину. Куда же это он направляется? Неужели к самому ДД? Это неспроста! Очевидно, надо ждать каких-то чрезвычайных событий!».

Сделав непроницаемое лицо, я уселся в машину, захлопнул дверцу, и мы понеслись к Шахматному дому — туда, где находятся апартаменты ДД, различные административные и управленческие службы и Зал совещаний.

Мы ехали по прямой, как стрела, улице. В нашей столице все улицы прямые, никаких переулков, проулков и прочих нелепостей градостроения мы не допускаем — все ровно, четко, единообразно.

Наконец улица вывела нас на обширную квадратную площадь, украшенную Шахматным домом. Это единственное здание во всей нашей Столице мира, внешние стены которого имеют не монотонный серый цвет, а выложены квадратами из белой и черной плитки, наподобие шахматной доски. ДД очень любит шахматы, и всегда говорит, что умение просчитывать ходы далеко вперед необходимо для всех тех, кто работает ради общественного блага. Вслед за ним и многие из нас, его «близких», стали овладевать искусством шахматной игры — этого живого воплощения Разума и Гармонии.

Машина притормозила у единственного подъезда Шахматного дома, я вышел и поднялся по невысокой лестнице к стеклянным дверям. В прохладном и сумрачном фойе меня встретил дежурный — он вежливо мне кивнул и махнул рукой в сторону лифта. Было совершенно очевидно, что он извещен о моем приходе, иначе мне не избежать бы придирчивого допроса — к кому и с какими целями я прибыл в Шахматный дом, и на какое