Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Храмовник, наконец, повернул лампу в сторону, и я увидел его жесткое лицо с холодными, сверлящими глазами. Он поднялся, натянул на голову капюшон и вышел. Я в полном изнеможении сполз со стула и упал на кровать, не в силах даже раздеться. Голова раскалывалась. Что делать? Если я завтра скажу храмовнику «да», я предам Артема, своего Доброго Друга, — человека, который когда-то меня спас, которому я всю жизнь безгранично доверял и поклонялся, как в старину люди поклонялись каким-то богам. Если же откажусь от предложения Храма, то, пусть и не погибну, но останусь до конца дней где-то на обочине истории и прогресса. Отработанный человеческий материал, обгоревший, безжизненный пень!
Я ворочался на постели и никак не мог уснуть, несмотря на смертельную усталость. Но ведь Артем сам призывал нас ради достижения великих целей отказаться от отживших, устаревших вредоносных чувств, вроде сочувствия, жалости, любви. В конце концов, какие бы ни были цели у Храма, общество фактически ничего не почувствует, потому все будут жить так, как жили — трудиться и ограничивать себя для общего блага. То, что наши идеи и законы постепенно проникнут в Запределье и очистят тамошних жителей от глупостей, как когда-то очистились мы — это очень хорошо! Даже отлично! И если я смогу приложить к этому руку — это значит, что я прожил жизнь не зря. Такой шанс выпадает человеку один раз — им надо воспользоваться.
Когда в мою клетушку осторожно проник рассвет, я поднес к глазам свой коммуникатор, набрал номер Броса и сказал:
— Я согласен, — и, не дожидаясь ответа, провалился в крепкий, без сновидений, сон…