шум и крики дерущихся друг с другом людей, смешанные с более громкими звуками выстрелов из японских пушек. Небо ярко освещалось пламенем пылающего Нанкина.

Можно только представить себе то чувство унижения, которое испытывал Тан, когда его катер двинулся через реку. Он в последний раз увидел охваченный огнем Нанкин, отчаянно пытающихся спастись людей, своих собственных солдат, цеплявшихся за куски древесины, чтобы остаться на плаву в темных холодных водах Янцзы. Позднее он рассказывал друзьям, что, хотя ему довелось за 20 лет пережить сотни сражений, для него ни разу не наступал столь мрачный и тяжелый день, как этот[152].

4. Шесть недель кошмара

К тому времени, когда японцы вошли в ворота города, все его жители, имевшие хоть какие-то деньги, возможности и здравомыслие, уже покинули его. Ушла приблизительно половина изначального населения города: до войны оно превышало миллион человек, а к декабрю сократилось примерно до полумиллиона[153]. Однако город был забит десятками тысяч мигрантов из сельской местности, которые покинули свои дома, считая, что внутри городских стен им будет безопаснее. Среди тех, кто остался после ухода солдат, в основном были самые беззащитные: дети, старики и все те, кто был слишком беден или физически слаб, чтобы покинуть город.

Без какой-либо защиты и личных средств всем этим людям оставалось лишь надеяться на хорошее отношение японцев. Многие, вероятно, убеждали себя, что как только прекратятся бои, японцы, естественно, отнесутся к ним милостиво. Некоторые, возможно, даже считали, что японцы станут лучшими правителями, чем их собственные власти, которые открыто бросили их в тяжелое время. Уставшие от пожаров, бомбардировок и осады, разбросанные группы китайцев действительно бросились приветствовать японских захватчиков, когда те с грохотом въехали в город со своими танками, артиллерией и грузовиками. Некоторые вывешивали в окнах японские флаги, в то время как другие радостно встречали японские колонны, входившие через южные и западные городские ворота[154].

Но радостное настроение длилось недолго. Позже очевидцы рассказывали, что японские солдаты, бродившие по городу группами от шести до двенадцати человек, стреляли в каждого им встретившегося, как только вошли в столицу[155]. На мостовой находили лежащих ничком стариков, вероятно, расстрелянных в спину японскими солдатами; в каждом квартале лежали окровавленные тела китайских мирных жителей, многие из которых всего лишь пытались бежать при приближении японцев.

В протоколах военных преступлений и документах китайского правительства рассказы о том, что происходило дальше, начинают звучать почти буднично и монотонно, несмотря на весь их ужас. С небольшими вариациями все выглядит примерно так.

Японцы брали в плен всех попадавшихся им мужчин, не давая им воды и пищи, но обещая им еду и работу. После нескольких дней подобного отношения японцы крепко связывали запястья своих жертв проволокой или веревкой и отводили в какое-нибудь уединенное место. Слишком уставшие или истощенные, чтобы сопротивляться, китайцы охотно шли, думая, что их накормят. К тому времени, когда они увидели пулеметы или окровавленные мечи и штыки у ожидающих солдат, и огромные могилы, заваленные трупами их предшественников, бежать было уже поздно.

Японцы позднее оправдывали свои действия тем, что им приходилось казнить военнопленных, чтобы сэкономить собственные ограниченные запасы продовольствия и пред-отвратить мятежи. Но то, как поступили японцы с сотнями тысяч беспомощных китайцев в Нанкине, не может быть оправдано ничем. У тех не было оружия, и они были не в состоянии хоть как-нибудь противостоять захватчикам.

Естественно, не все китайцы с готовностью отправились на бойню в Нанкине. Нанкинская резня – история не только массового истребления, но силы и отваги отдельных личностей. Некоторые раненые мужчины выбирались из неглубоких могил или часами цеплялись за тростники в ледяной воде реки Янцзы, прежде чем дотащить свои изрешеченные пулями тела до больницы, держась лишь за счет отчаянной воли к жизни. Некоторые женщины неделями прятались в ямах или траншеях или бесстрашно вбегали в горящие дома, чтобы спасти своих детей.

Многие из этих выживших позднее рассказывали о пережитом репортерам и историкам или свидетельствовали на судебных процессах по военным преступлениям, проводившихся в Нанкине и Токио после поражения Японии. Взяв у нескольких из них интервью летом 1995 года, я узнала, что многие китайцы, судя по всему, были убиты японцами просто ради развлечения.

Вот рассказ 80-летнего жителя Нанкина Тан Шуньсаня, который чудом пережил японские состязания по убийствам в 1937 году.

Состязания по убийствам

В отличие от тысяч несчастных мирных жителей, которые после бомбардировки их домов оказались на улицах Нанкина, Тан сумел обеспечить себе относительно безопасное убежище во время этих событий[156]. Будучи тогда 25-летним учеником сапожника, Тан прятался в доме двух своих друзей-учеников на Сяомэньго, крошечной улочке в северной части города. Его друзья (которых Тан называет «Большой Монах» и «Маленький Монах») замаскировали вход в их дом, сняв дверь и заполнив пространство кирпичами, так что снаружи оно напоминало гладкую сплошную стену. В течение многих дней они просто сидели на земляном полу, прислушиваясь к крикам и выстрелам снаружи.

Проблемы Тана начались, когда он вдруг ощутил внезапное желание увидеть собственными глазами японского солдата. Всю жизнь он слышал, что японцы похожи на китайцев, но, поскольку он никогда не был в Японии, у него не было возможности убедиться в этом. Теперь же появился шанс посмотреть на японцев самому. Он попросил друзей разобрать кирпичи у входа и выпустить его.

Неудивительно, что друзья умоляли Тана никуда не ходить, предупреждая, что японцы убьют его, если увидят на улице. Но Тана не так-то легко было разубедить. Большой Монах и Маленький Монах долго с ним спорили, но в конце концов сдались. Рискуя своей собственной безопасностью, они разобрали кирпичи и выпустили Тана наружу.

Едва шагнув за порог, Тан тут же об этом пожалел. Его глазам предстала кошмарная, почти сюрреалистическая сцена. Он увидел тела мужчин и женщин – даже маленьких детей и стариков, – лежащие перед ним на улицах. Большинство были зарублены или заколоты насмерть. «Все вокруг было залито кровью, – вспоминал Тан тот страшный день, – будто с небес лил кровавый дождь».

Потом Тан увидел еще одного китайца, а за ним группу из восьми или девяти японцев, приближавшихся издали. Тан и незнакомец инстинктивно прыгнули в ближайший мусорный бак, накрывшись с головой соломой и бумагой. Оба дрожали от холода и страха, отчего вместе с ними дрожали борта бака.

Внезапно кто-то отшвырнул солому. Над ними навис японский солдат, яростно глядя на обоих, и, прежде чем Тан успел понять, что происходит, солдат обезглавил