жителям и китайским солдатам, которые не станут проявлять враждебности к Японии». Предлагалось сдать город в течение суток, к полудню следующего дня, «иначе будут выпущены на свободу все ужасы войны».

Публично Тан выразил возмущение условиями ультиматума. Швырнув листовку на землю, он продиктовал два приказа, которые были распространены среди войск. Первый приказ запрещал армии отступать. «Наша армия должна сражаться, обороняя каждый дюйм линии фронта, – говорилось в нем. – Если кто-то не последует этому приказу и отступит, он будет сурово наказан»[135]. Второй приказ запрещал любой военной группировке частным порядком использовать лодки для пересечения реки. Если у какого-то подразделения имелись лодки, их требовалось сдать в транспортный отдел. Тан назначил 78-ю армию ответственной за транспортные вопросы и предупредил, что любые военные, застигнутые за использованием лодок в личных целях, подлежат наказанию.

Неофициально, однако, Тан вел переговоры о перемирии[136]. Несмотря на свое изначальное обещание сражаться до последнего человека, он, похоже, был готов на всё, чтобы избежать решающей схватки в городе. В этом его поддерживали немногие остававшиеся в городе американцы и европейцы. Эти самоотверженные люди, о которых мы узнаем несколько позже, решили остаться в Нанкине, делая все возможное, чтобы помочь, и создали Международный комитет Нанкинской зоны безопасности. Одним из их первых шагов стало оцепление части города и объявление ее Нанкинской зоной безопасности, или Международной зоной безопасности, в том смысле, что каждый китаец или человек другой национальности на выделенной территории в две с половиной квадратных мили был недоступен для японцев. Теперь же, в последней попытке спасти жизни, они предложили попробовать договориться с японцами о перемирии. Их план заключался в том, чтобы предложить трехдневное прекращение огня, во время которого японцы могли остаться на своих нынешних позициях и мирно войти в Нанкин, в то время как китайские войска отошли бы из города. Тан согласился с предложенным перемирием и попросил комитет отправить его послание Чан Кайши через посольство США. План был передан по радио генералиссимусу на американскую канонерку «Панай». Чан тотчас же его отверг.

10 декабря японцы ожидали сдачи города. В полдень двое японских штабных офицеров пришли к Горным воротам в восточной стене, чтобы узнать, отправит ли китайское правительство делегацию с белым флагом. Когда никто не появился, японское верховное командование приказало безжалостно бомбить город[137].

В последующие несколько дней шло напряженное сражение между китайскими и японскими войсками вокруг Нанкина. Японцы сбрасывали на город бомбы и обстреливали стены из орудий большого калибра. Тан позднее описал тяжесть положения возле некоторых городских объектов и ворот в длинной, многословной и отчаянной телеграмме Чан Кайши:

С 9 по 11 декабря японцы трижды пробивались через Гуанхуамэнь; сперва им пытался противостоять военно-учебный корпус, затем дала яростный отпор 156-я дивизия, уничтожив многих солдат противника и удержав ворота. Начиная с полудня 11-го стали поступать плохие новости из района Юхуатай. Андэмэнь и Фунтаймэнь пали под натиском врага, тогда я немедленно приказал 88-й дивизии сократить линию фронта и скоординировать действия с 74-й армией и быстро перебросил им на помощь 154-ю дивизию[138].

Но Тана ждали еще более плохие новости, и на этот раз не об успехах противника, но от самого Чан Кайши. В полдень 11 декабря генерал Гу Чжудун позвонил Тану по телефону и сообщил, что поступил приказ непосредственно от Чан Кайши о массовом отходе войск Тана[139]. Сам Тан должен был поспешить в Пукоу, местонахождение паромного и железнодорожного терминала на другом берегу реки, где его ждал еще один генерал, чтобы доставить в безопасное место.

Тан был в шоке. Помимо того что от него требовали бросить свои войска, что само по себе являлось позором для любого командира, имелась еще одна вполне реальная проблема – его войска в данный момент вели яростное сражение. Он сообщил Гу, что японцы уже прорвали линию фронта его войск и об организованном отступлении не может быть и речи, поскольку оно сразу же превратится в беспорядочное бегство.

«Меня это не волнует, – ответил Гу Чжудун. – В любом случае, сегодня вечером вы должны отступить».

Когда Тан снова обрисовал вероятные последствия внезапного и поспешного отступления, Гу напомнил, что ему, Тану, Чан Кайши лично приказал «сегодня вечером пересечь реку». «Если нужно, то оставьте кого-то из подчиненных, – сказал Гу Тану, – но сегодня вечером вы должны пересечь реку».

Тан ответил, что это невозможно и пересечь Янцзы он может не раньше следующего вечера. Гу предупредил его, чтобы он как можно скорее покинул город, поскольку ситуация не терпит отлагательства.

В тот же день Тан получил телеграмму от Чан Кайши, подтверждавшую приказ[140]. «Главнокомандующий Тан, если вы не можете удержать ситуацию, вам следует воспользоваться возможностью отступить, чтобы сохранить и перегруппировать [армию] для будущей контратаки. Кай, 11-го». Позже пребывающий в смятении Тан получил вторую телеграмму от Чана, в которой тот снова настаивал на отступлении.

Не выдержав давления, Тан подчинился. Итогом этого решения стала одна из худших катастроф в военной истории Китая.

* * *

В три часа утра 12 декабря Тан провел у себя дома предрассветное совещание. Собрав своих командиров и представителей штаба, он с печалью сообщил им, что фронт пал, что нет никакой возможности защитить городские ворота и что Чан Кайши приказал войскам отступать[141]. Он велел своим подчиненным подготовиться к отступлению, отпечатав копии приказа и других связанных с ним документов. В тот же день, в час дня, приказы были распространены среди китайских военных.

Но затем к Тану стали поступать тревожные доклады[142]. Тан рассчитывал отвести свои войска по реке Янцзы, но теперь он узнал, что японский флот минирует реку к востоку от острова Багуачжоу и на всех парах идет в сторону Нанкина. Его прибытие блокировало последний остававшийся путь бегства из города. Понимая всю тяжесть ситуации, Тан снова обратился к Международному комитету Нанкинской зоны безопасности в доме 5 по улице Нинхай, попросив Эдуарда Шперлинга, немецкого бизнесмена, помочь в переговорах о перемирии с японцами. Шперлинг согласился взять флаг и отправиться к японцам, но позднее сообщил Тану, что генерал Мацуи отказался от его предложения[143].

В тот же день, всего за несколько минут до того, как его командиры собрались на второе совещание, Тан смотрел из окна своего дома, как весь город обращается в бегство[144]. Улицы были забиты машинами, лошадьми и тележками с беженцами – молодыми и старыми, слабыми и сильными, богатыми и бедными. Любой, кому хватало ума, был готов