Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом голос по-китайски приказал Тану вылезти. «Гунь чу лай! (Вылезай!)» – крикнул какой-то китаец, который, как подозревал Тан, был предателем: «Гунь чу лай, или я тебя убью!»
Тан выбрался из мусорного бака. Увидев канаву возле дороги, он подумал было нырнуть в нее и попытаться бежать, но понял, что от страха даже не может пошевелить ногами. Затем он увидел группу японских солдат, гнавших вдоль улицы сотни китайцев. Тану приказали к ним присоединиться. Шагая рядом с другими пленными, он увидел сотни трупов, лежавших по обеим сторонам улиц, и от отчаяния ему хотелось умереть.
Вскоре Тан оказался возле пруда, рядом с только что выкопанной прямоугольной ямой, в которой лежало около полусотни трупов китайцев. «Как только я увидел свежевыкопанную яму, я подумал, что нас могут либо похоронить живьем, либо убить на месте. От страха я совершенно оцепенел. Внезапно у меня возникла мысль самому прыгнуть в яму, но тут я увидел двух японских волкодавов, пожиравших трупы».
Японцы приказали Тану и другим пленным выстроиться рядами по обе стороны от могилы. Сам он оказался в ряду, который был ближе всего к краю. Неподалеку ждали девять японских солдат, выглядевших впечатляюще в своей желтой форме, в фуражках со звездами и со сверкающими штыками и винтовками. С такого расстояния Тан вполне мог увидеть, что японцы действительно похожи на китайцев, хотя в данный момент ему было слишком страшно, чтобы это его могло интересовать.
Затем, к ужасу Тана, между солдатами началось состязание – кто может убивать быстрее всех. Пока один солдат стоял неподалеку с пулеметом, в любой момент готовый скосить любого, кто попытается бежать, восемь других солдат разделились на пары, образовав четыре команды. В каждой команде один солдат обезглавливал пленных мечом, в то время как другой подбирал головы и швырял их в общую груду. Пленные покорно стояли, застыв от страха и глядя, как один за другим падают их земляки. «Они убивали и считали, – вспоминал Тан. – Японцы смеялись, один даже фотографировал. Никакой жалости они не испытывали».
Его охватила глубокая тоска: «Бежать было некуда. Я приготовился умереть». Ему стало грустно при мысли, что его семья и любимые никогда не узнают, что с ним стало.
Тана вернула к реальности начавшаяся суматоха. Через два ряда от него беременная женщина сражалась за жизнь, отчаянно отбиваясь от солдата, который пытался оттащить ее в сторону, чтобы изнасиловать. Никто ей не помог, и в конце концов солдат убил ее, вспоров ей штыком живот и вырвав не только внутренности, но и корчащийся плод. Именно это, считает Тан, должно было стать поводом для того, чтобы все взбунтовались, сделали хоть что-то, попытались убить солдат, даже если бы все погибли при этом сами. Но, хотя китайские пленные намного превосходили числом своих мучителей и вполне могли их одолеть, никто не пошевелился. Все оставались странно покорными. Как ни печально, из всех, кто был вокруг ямы, вспоминает Тан, хоть какую-то смелость проявила лишь та беременная женщина.
Вскоре японский солдат с мечом приблизился к Тану, оказавшись всего за один ряд от него. И тут Тану повезло, почти чудом. Когда солдат обезглавил человека прямо перед Таном, тело жертвы упало ему на плечо. Под его тяжестью Тан опрокинулся назад и свалился вместе с трупом в яму. Никто этого не заметил.
Тан спрятал голову под одеждой трупа. Его уловка никогда бы не сработала, если бы японцы придерживались своей изначальной игры в обезглавливание. Сперва солдаты использовали головы жертв, чтобы вести счет. Но позже, чтобы сэкономить время, они стали убивать пленных, не срубая им головы, а просто перерезая горло. Именно это и спасло Тана – то, что десятки трупов громоздились над ним в яме.
Смертельная забава продолжалась около часа. Пока Тан лежал неподвижно, притворяясь мертвым, японцы сваливали на него оставшиеся тела. Затем, как вспоминает Тан, большинство солдат ушли, за исключением одного, который несколько раз ткнул штыком в могилу, убеждаясь, что все мертвы. Тан получил несколько штыковых ран, не издав ни звука, а затем лишился чувств.
Позже, около пяти часов вечера, друзья Тана Большой Монах и Маленький Монах пришли к яме, надеясь забрать его тело. Сквозь щель в кирпичной стене их дома они видели, как японцы увели Тана и других, и предположили, что он теперь уже мертв, как и остальные. Но, обнаружив шевелящегося под грудой трупов Тана, они тотчас же вытащили его и отнесли обратно в дом.
Из сотен людей, убитых в тот день во время состязания, выжил один лишь Тан.
Пытки
Пытки, которым японцы подвергали местное население Нанкина, превосходят пределы человеческого понимания. Вот лишь несколько примеров:
• Захоронение живьем. Японцы проводили операции по захоронению живых людей с эффективностью конвейера. Солдаты заставляли одну группу китайских пленных выкопать могилу, вторую группу – закопать первую, затем третью – закопать вторую, и так далее. Некоторых жертв закапывали частично по грудь или шею, вынуждая терпеть дальнейшие мучения – к примеру, их рубили на части мечами или давили лошадями и танками[157].
• Нанесение увечий. Японцы не только потрошили, обезглавливали и расчленяли своих жертв, но и прибегали к более изощренным разновидностям пыток. По всему городу они прибивали пленных гвоздями к деревянным доскам и проезжали по ним танками, распинали их на деревьях и электрических столбах, вырезали из них длинные полосы мяса, использовали для практики по штыковому бою. По имеющимся сведениям, у сотен человек выкололи глаза и отрезали носы и уши, прежде чем их сжечь. Еще две сотни китайских солдат и гражданских раздели догола, привязали к колоннам и дверям школы, а затем воткнули «чжуйцзы» – специальные иглы с рукоятками – в сотни мест на их телах, включая рот, горло и глаза[158].
• Смерть от огня. Японцы подвергали большое количество жертв массовому сожжению. В Сягуане один японский солдат связал китайских пленных по десять человек и столкнул их в яму, где их облили бензином и подожгли. На улице Тайпин японцы собрали большую группу лавочников для тушения пожара, после чего связали их веревками и швырнули в пламя. Японские солдаты даже придумывали игры с огнем. Один из способов развлечься заключался в том, чтобы загнать толпу