Полпути до поворота. Собаки не шевелились.

— Я насчитал девятнадцать, — сказал Таликтрум.

— Милорд, — сказал принц, — вы знаете, что такое нухзат?

— Я слышал, как вы говорили о нем той ночью на заброшенном корабле.

В ту ночь Таликтрум спас его, сразив ассасинов отравленным клинком.

— Последний, кто упал, — сказал Олик, — тот, которого Сандор Отт забил до смерти. Он был в нухзате. Вот почему он начал так хорошо драться.

— И что из этого, принц?

— Я скоро буду в нухзате; я уже чувствую его наступление.

— А! — сказал Таликтрум. — Это удача или несчастье?

Прежде чем Олик успел ответить, стая позади них разразилась воем. «Они приближаются, они приближаются, как демоны!» — закричал Таликтрум. Олик бросился бежать, его собаки бежали рядом с ним, и на этом все, больше никакого отдыха, никаких трюков. Только скорость. Он обогнул поворот, цепляясь за камни в поисках опоры, гравий скрипел у него под ногами. Тропинка была узкой; справа от него были отвесные водопады. Он летел сломя голову, крича своим собакам, чтобы они держались на расстоянии: одна запинка, и атимары их схватят.

В горле у него саднило. Долгий спуск — но был ли это тот самый спуск, начало речной долины? Нет, черт бы все это побрал, перед ним все еще плато. И сооружения. Много сооружений. Может быть, он приближается к городу?

Гребень становился все круче. Земля клочьями осыпалась у него под ногами. Это было похоже на катание на лыжах в одном из горных убежищ императора — ощущение свободного падения, когда равновесие чудесным образом восстанавливается снова и снова. Он подумал о своей матери. Ты познаешь мир за пределами меня, Олик, мир, который я никогда не увижу. Если в твоей жизни будет мир, возможно, ты станешь художником и нарисуешь славные мгновения этого королевства — я имею в виду его красоту, а не деяния. Если начнется война, ты будешь сражаться.

— С ними всадники! — воскликнул Таликтрум. — Семь всадников! Олик, вы должны идти быстрее! На этом плато они вас поймают!

Я не из тех, кто любит драться, мама; я же говорил тебе, что не выношу крови.

— Принц Олик! — Таликтрум кричал ему прямо в ухо.

Я знаю, дорогой. Вот почему ты будешь иметь значение, когда мир оглянется назад. Другие будут кровожадны; ты будешь бороться, чтобы привести нас в чувство.

Если бы к его рукам были пришиты крылья, он бы сейчас расправил их и взлетел, как сокол, с этой израненной земли. Но вместо этого наступила тишина и изменилось освещение. Нухзат начался.

Спасибо тебе, мама. Спасибо тебе за то, что облегчила эту боль.

Саднящее горло, жжение в груди, боль в укушенной руке — все исчезло. Больше ничего не болело, и все же его чувства были обострены. И он бежал быстрее, намного быстрее. Здания уже пролетали мимо.

— Да! Не останавливайтесь!

Это были руины. Не древние, просто старые. Он бежал по центру широкой, безлюдной улицы, и его собственные собаки едва поспевали за ним. Потом он вспомнил: Вед Омин. Поселение людей. Слова, написанные бледно-красными чернилами на карте. Это был городок, уничтоженный разум-чумой и больше никогда не заселявшийся.

Внезапное рычание позади. Он не мог оглянуться назад; он был духом бега, воплощением скорости. Таликтрум крикнул, что первые атимары догоняют его стаю. Олик стиснул зубы и побежал быстрее. Городок закончился. Разрушенная стена пересекла его путь. Олик преодолел ее одним прыжком.

Стальные подковы на булыжниках мостовой. Всадники были позади него.

— У них есть луки, — крикнул Таликтрум. — Не имеет значение, они их не используют; вам все равно придется убегать от собак.

Надгробные плиты. Человеческие могилы, затерянные в колючих зарослях ежевики. Имена тают с годами, души падают, как капли дождя, на эту безмолвную землю.

Еще одна стена, еще один прыжок. И вот теперь он в лесу, мокром и густом. Он продирался сквозь виноградные лозы, капустную пальму и высокие мокрые папоротники. Невезение. Лес замедлил его больше, чем собаки.

Затем земля начала круто уходить вниз. Наконец-то, подумал он, спуск.

— Вот и благословенная река! — воскликнул Таликтрум. — Но, принц, они слишком близко! Вы должны прибавить ходу, бежать немного быстрее, слышите? Олик, вы не успеете на этой скорости.

Полмили, если не меньше. Затем последовал взрыв собачьей ярости. Справа от него катались две собаки — клубок шерсти, когтей, зубов. Олик крикнул остальным членам своей стаи: идите на свободу, рассыпайтесь, прекращайте борьбу и возвращайтесь домой. Но там была Найрекс, не отстававшая от него ни на шаг, снова непослушная. Она поймала его взгляд. Так много доверия в этом существе, так много неоправданной веры.

Таликтрум кричал:

— Быстрее, быстрее! Херидом, чувак, ты почти у цели!

Четверть мили. Финальный отрезок выглядел ужасно крутым. Мимо него пролетела стрела, совершенно не попав в цель. Его преследователи были в отчаянии; они тоже могли видеть реку.

Перед ним последний спуск. Может быть, прыгнуть с высоких зеленых берегов.

— Питфайр, у тебя получается! — воскликнул Таликтрум, чуть не рассмеявшись от изумления. — Ты сбросил их с хвоста, чувак, ты воплощение королевского леопарда!

Конечно, так оно и было; он был Бали Адро. Его семью ничто не могло остановить. Со временем они завоюют солнце.

А затем атимар схватил его за пятку.

Легкий укус, не сокрушающий кости, и все же этого было достаточно, чтобы он растянулся на земле. Всякое подобие контроля исчезло; мир бешено вращался. Но атимар тоже упал. Найрекс набросилась на него, и они втроем и полтонны рыхлой почвы джунглей устремились к реке; это был оползень с головами и конечностями, его ботинки отбивались от атимара, четыре клыка искали его, Найрекс рвала заднюю часть более крупной собаки и...

Свободное падение.

Берега были высокими, хорошо. Они падали в шквале грязи и обломков, беспомощно вращаясь, затем ударились… и все кончилось.

Олик был в воде, и Найрекс вынырнула рядом с ним, гребя лапами. Атимар, падавший менее чем в пяти футах слева от него, врезался в упавшее дерево, выступавшее в реку. Уже мертвый, он висел перед ними, насаженный на зазубренную ветку.

Посыпались стрелы. На берегу, в пятидесяти футах над ними, собрались и лаяли другие атимары. Олик и Найрекс отплыли от берега в более быстрое течение, мчащуюся колесницу, которая унесет их прочь. Безумная река, прекрасная штука, уходящая вглубь полуострова и оставшихся