с самим собой, — и любить, верить, страдать, рисковать, понять, чтобы каждое слово было отмечено печатью достоверности, чтобы на каждом слове лежала правда воображения…»

Музыка смолкла. Сергей продолжал сидеть взволнованно-сосредоточенный.

И вдруг, как в озарении, в какие-нибудь несколько минут он увидел то, что жило, билось в нем, но что никак охватить не мог. Он тихо, счастливо засмеялся. И все прожитые за год дни, дни забот и тревог, радости и веселья, смуты и уныния, приобрели в нем свой особый смысл, новую ценность…

Потом наступил тихий — алый снизу, зеленый сверху — апрельский вечер, озарив все вокруг светлой и праздничной грустью. Прелесть горизонта, дальних далей, точно сошедших со старинной картины, будила в душе тоску по матери, по дому.

Когда стемнело, Сергей вошел в станционный зал с полукруглыми окнами и рядами скамеек. Все места были заняты. Но какая-то добрая душа подвинулась и пригласила его сесть.

Вскоре пришла ночь. Двери перестали хлопать, и в зале остались только глухой говор, легкий храп и сонное тиканье стенных часов. «Ску-чай, ску-чай, ску-чай…» — будто говорили они.

Часы показывали половину двенадцатого.

Он взял рюкзак и вышел на перрон. И его обдало свежестью ночи, запахами тающего снега, угля, земли и степи. Поддувал мягкий ветерок, и вдали мигали сигнальные семафоры.

У палисадника он опустился на скамейку, положил голову на рюкзак и, прислушиваясь к приглушенным покрикиваниям маневровых паровозов, изморенный ходьбой, ожиданием, волнениями и мыслями, мгновенно и крепко задремал…

Очнулся Сергей от прикосновения чьей-то руки к его плечу и голоса:

— Товарищ, проспите поезд.

Сергей поднял голову:

— Куда? Какой поезд?

— Магнитогорск — Москва.

— А мне в другую сторону… — сладко потянулся Сергей и нечаянно локтем задел соседа: у того из руки выскользнула булка.

— Простите, ради бога, — взмолился Сергей, впервые посмотрев на мужчину.

— Да ничего. Ничего. Вы спали как сурок, зря я вас разбудил, — сожалел мужчина и достал папиросы. — Курите?

Закурили. Сделав полную затяжку, мужчина проговорил:

— Хорошая нынче весна…

— По какой же примете?

— Степь дышит, как молодая роженица, — лукаво улыбнулся мужчина.

Сергей покосился на соседа. Лицо смуглое, сухое, морщины резкие, какие бывают обычно у человека, работающего под открытым небом. Но в то же время короткое драповое пальто с воротником, шапка из черного каракуля. Всем обликом смахивает скорее на интеллигента.

— Степь дышит, как молодая роженица… Хорошо, — одобрил Сергей. — А я вот сегодня, — вспомнил он свое, — наблюдал за почками… и мне казалось, они жмурятся на солнце и сладко всхлипывают.

Лицо мужчины засветилось благодушной улыбкой.

— Наверно, — сказал он, — иногда как бы прожектором освещается то, чего ты до этого не видел.

— Это точно, — согласился Сергей.

Вдали длинно прогудел паровоз.

— Далеко едете? — поинтересовался мужчина.

— Обратно, в совхоз.

— Почему «обратно»?

Сергей, чуть помолчав, признался:

— В армию не взяли.

— Вот как. Болезнь?

— Глаза подвели.

— Из какого же вы совхоза? — тоном сочувствия спросил мужчина. — Я тут, можно сказать, каждое село знаю. Моя родина.

Сергей назвал свой совхоз.

— А кем же работали?

— Главным зоотехником.

Мужчина вдруг заметно подался к Сергею:

— Чекмарев?.. Сергей… Иванович?

— Да… — поразился Сергей. — А вы кто?

— Гайсин моя фамилия, — сказал мужчина. — Вот еду в Зиянчурино, секретарем райкома.

— Вот те на! — воскликнул Сергей. — А я сперва было почему-то подумал, что вы скотовод. Откуда вы меня знаете?

— Всему виной ваше письмо академику Иванову. Вы писали о положении в районе.

— Неужели письмо дошло?

— Академик с письмом пришел к нам, в Наркомзем. Это письмо перевернуло и мою жизнь. Был в Уфе на утверждении…

— Внимание! — заговорил репродуктор. — Скорый поезд Москва — Магнитогорск прибывает на второй путь. Повторяю…

— Знаете, перед отъездом из Москвы, — сказал Гайсин, — я встретился с академиком, посоветовался кое о чем. Милейший человек. Говорил о вас… Между прочим, он показал мне ваши стихи, те, что вы ему послали. Очень понравились. Вы одаренный человек…

Сбоку хлопнула входная дверь, и Сергей невольно оглянулся.

Из зала ожидания вышла с чемоданом в руке девушка и стала спиной, глядя в ту сторону, откуда должен был скоро прийти московский поезд. Свет шел спереди, и фигура девушки казалась вырезанной из черной бумаги.

Сергей сразу подался вперед. Даже со спины, в полутьме, он признал ее и приподнялся со скамейки:

— Тоня!

Она вздрогнула, обернулась и выпустила чемодан.

— Сергей… ты?

Он метнулся к ней, она к нему, и они обняли друг друга.

— Откуда? Зачем ты здесь? Что случилось? — освободившись из объятий, начала спрашивать Тоня.

Сергей снял очки и вздохнул:

— Забраковали. Вот они подвели… А ты куда?

— Ой, Сереженька, если бы мог понять. Не могла я остаться там, в пустом доме. Опостылело.

И он понимал ее. Только проговорил:

— Как хорошо, что мы не разминулись!

В это мгновение к ним подошел Гайсин. Тоня с недоумением посмотрела на Сергея.

— Тоня, это товарищ Гайсин. Новый секретарь райкома. А это моя жена, — представил Сергей Тоню.

Они поздоровались.

— Вы теперь, наверное, поедете в Москву… — сказал Гайсин Сергею.

«Кажется, испытывает», — подумал Сергей.

— Москва — там крупные писатели, есть с кем потолковать, есть где печататься, — продолжал Гайсин. — А вам это нужно. Я понимаю вас.

«Похоже, благословляет отъезд. И в чем-то он прав, прав, черт побери!» — успел подумать Сергей, и в этот момент, пыхтя, слепя глаза, подошла, громада паровоза.

Вдоль вагонов, волоча корзины, мешки, чемоданы, побежали пассажиры и начали осаждать двери.

— Ну что ж, мне пора… — сказал Гайсин и протянул Сергею руку. — Желаю вам удачи. — Пожал руку Тоне: — Всего доброго.

И пошел на посадку.

Сергей, глядя ему вслед, подумал: «Видно, толковый человек».

— Сережа, — оборвала его мысли Тоня, — представляешь, в субботу мы уже будем в Москве! Приедем и сразу в Сандуновские бани пойдем. Любишь Сандуны?

— Что и говорить, — невольно улыбнулся он. — Особенно бассейн…

— А потом будем бродить по Москве… — счастливо засмеялась она. — Ой, что же мы стоим? — Она открыла сумочку, порылась в ней. — Сереж, у тебя будет семь рублей? У меня купейный, не ехать же врозь.

С бьющимся сердцем Сергей наблюдал за выражением лица Тони. Она сияла. Словно подталкиваемый сильным попутным ветром, против которого невозможно устоять, он вынул из кармана десять рублей.

— Я сейчас, мигом!

Она побежала на вокзал.

«Каждый хочет, чтобы ему было как можно лучше», — почему-то вдруг подумал Сергей, глядя на паровоз, окутанный матово-розовым паром.

Он никогда не воспринимал что-либо дважды одинаково. То, что он передумал днем, провожая посторонним взглядом поезд Орск — Москва, сейчас словно рикошетом вернулось к нему, выражая его смятение.

Послушай, друг, мне уже надоело

Ездить по степи вперед-назад,

Чтобы мне вьюга