— Я надеюсь, мой любимый и вечно голодный голос пролетариата намек понял, и высовываться раньше времени не станет?

Недовольно помявшись лозами о мои бока, Беня перебрался ко мне на спину, изображая горб. Я же, дабы оправдать образ униженного и оскорбленного, согнулся в три погибели и оперся на извлеченную из инвентаря палку.

— Не переживай, глас народа будет услышан, пройдет все хорошо — сожрешь кого-нибудь внутри.

А пройдет плохо — сожрет всех...

Надеюсь, эти мысли он пропустил мимо своих цветочных ушей...

В таком унизительном положении, я начал свой победоносный марш. Разве что толпы таких же побитых за моей спиной сейчас не хватает. Да чтоб скандировали «Землю — крестьянам! Рабочих — Бене! Да и не рабочих, тоже Бене! А золото — мне!».

Мда, с такой идеологией меня б точно на второй срок не избрали. По крайней мере по честному...

За пару метров до парадного входа вперед вышел один из охранников.

— Куда прешь?! — наконечник его копья уперся мне в плечо.

—И-извините, — я постарался склониться в поклоне еще ниже.

Сам же в это время изо всех сил старался заглянуть в шатер. Однако за плотным пологом не удавалось разобрать даже силуэтов.

Пройти же ближе мне мешало копье. По его наконечнику уже стекала пара капель моей крови и будет слишком подозрительно, если я продолжу идти вперед.

Потому я поспешил отшатнуться и рукой зажать рану... попутно отвешивая оплеуху лозе Бени.

Амбалы остались довольны такой реакции. Разодетые в точности как все прочие члены банды, эта парочка отличалась только излишне подкачанным телом и наличием оружия. Взгляды их источали смесь эмоций из отвращения и усталости, словно их уже не один час заставляют рыться в отстойнике. И так сильно их заколебало подобное, что меня даже не стали убивать на месте, в отличие от бедолаг, в чьей засохшей крови мне приходится топтаться.

И пусть не видно ни трупов, ни спекшейся крови, а их копьях...

А-а-а-а, понимаю. Моя безопасность вовсе не моя заслуга. Просто за прошедший день амбалы уже устали утаскивать в стороны трупы и полировать оружие.

— Вали отсюда, пока последние зубы не растерял, — один из охранников устало замахнулся древком копья, но видимо вспомнив, что самому же придется в очередной раз его от крови чистить, решил ограничиться словами. — Нечего боссу тратить время на такое отребье.

Изображая испуг, я отшатнулся назад.

— М-мне сказали явиться вечером, — я старался сдерживать Беню под балахоном. Слишком уж странно будет, если мой горб неожиданно придет в движение. — По поводу долга.

Едва заслышав про деньги, амбалы переменились в лице.

— Долг говоришь? — его напарник поспешил вмешаться. И взгляд его крысиных глазок мне совершенно не нравился, ровно как и желание прикоснуться к моему горбу. — А деньги-то у тебя есть?

Вновь отшатнувшись, я уберег руку мужика от статуса закуски.

— Мне сказали прийти, — я мямлил при каждом слове и старательно смотрел в пол. — Денег нет, но может, удастся получить отсрочку? Или еще как договориться, а? Я... я много умею... я...

Амбал, пытавшийся меня приобнять, лишь сильнее ухмыльнулся.

— Ну проходи, — он вскинул копье на плечо. — Помогу тебе с оформлением.

— Твою мать, Гарри, — другой охранник не скрывал отвращения от действий товарища. — Опять?!

— Иди на хрен, — мой провожатый хитро ухмыльнулся, предвкушая уплату долгов. — Или мне вспомнить, кто на той недели изображал из себя среднюю повозку каравана? А, мистер «сильнее толкай повозку, колеса завязли в раскисшей глине»?

Лицо напарника Гарри при этих словах перекосилось и приняло багровый оттенок.

— Иди на хрен, — амбал только и смог, что пробурчать себе под нос слова напарника.

— То-то и оно, — Гарри, откинул полог шатра, напоследок показав напарнику средний палец.

— Да чтоб у тебя кишка бризона в заднице застряла.

— Думал бы, чего желаешь, — Гарри подмигнул оставшемуся на выходе амбалу. — Мне же ночью еще к твоей сестре возвращаться.

Потому заходили в шатер мы под аккомпанемент трехэтажного мата

И столько грязных ругательств он успел услышать в свой адрес, что не каждый сапожник запомнит за жизнь. Даже записать захотелось на память. Жаль с каждым шагом вглубь шатра, они становились все неразборчивее. Царивший там гомон из ругани и стонов заглушал в себе прочие звуки, а плотные шкуры, слоями укрывающие внутренние стены, крышу и даже пол, не позволял им покинуть эту обитель.

Уютное местечко.

Уютное и до боли родное, потому как за всей этой показной роскошью скрывается камера пыток. И пусть праздничная мишура вкупе с благовониями и ломящимися от яств столами изо всех сил притворяется пиром... реальности это никак не изменит. Большинство людей здесь не более чем игрушки, приятный способ провести время без оглядки на содеянное. Полная безнаказанность и отсутствие последствий, сколько бы не измывался над жертвами... Это пьянящее чувство подобно наркотику поглотило тех немногих в чьи руки попали судьбы провинившихся бедняков. И чем громче стенает жертва, тем сильнее ее хлещет палач. И если руки его не сжимают кожаной плети или моченых розг, то это вовсе не повод радоваться. Скорее всего, клиент попросту уже достаточно возбудился...

И я бы не рискнул сказать, какая из участей более мерзкая.

Особенно глядя на кучку тел разной потрепанности у самой стены. Залитые кровью и семенем, они все еще продолжают тихонько постанывать, но вовсе не от боли. Их тела больше не способны испытывать чувств. И этот звук принадлежит одному лишь условному рефлексу, что вырабатывался не одну ночь. Рефлексу, доказывающему, что ты еще не сдох. В отличие от остальных тел, чей смрад скрывают десятки свечей с благовониями.

Я начинаю понимать, отчего утром в палатке не осталось практически никого. Людей попросту запугала местная банда. Ты либо платишь им дань, либо пополняешь своим телом эту благоухающую ванилью и мятой...

И глядя на все это невольно задаешься вопросом, что присущ каждому человеку: где деньги, Лебовски?

Если снаружи хозяин шатра не поскупился развесить золотые монеты, то здесь на горы сокровищ не было и намека. Ни украшений, ни гор золота, ни ценных гобеленов... сколько не всматривался, не смог обнаружить ничего ценнее столового сервиза, да сладкого рулета.

Хотя...

Пусть этого и мало, но похоже, все ценности этого места сосредоточены на одном единственном человеке, что развалился бархатном ложе.

Мужчина с легкой проседью в бороде затмевал блеском своего