— Будешь собакой, — наконец выпустив цепочку и точно вернувшись из транса, проговорил Киэнн. Во взгляде читались досада и разочарование, причину которых Эйтлинн пока не улавливала.

— Надеюсь, это не замаскированное оскорбление? — попробовала улыбнуться она. Улыбка получилась, вероятно, кисленькой, и одними губами.

Глаза Киэнна тоже не смеялись:

— Обычно я не утруждаю себя маскировкой.

Эйтлинн поморщилась. Ей не слишком нравилась такая перспектива, хотя решение она находила и впрямь разумным: человек с собакой выглядит куда более повседневно и естественно, чем человек с фомором (с точки зрения среднестатистического американца, скорее всего, рептилоидом). И все же влезать в шкуру животного ей не хотелось.

— И какого черта у вас так не любят мимиков…

Вопрос был, по большей части, риторическим. Мимики — маги, способные копировать внешность разумного существа — наверное, были таким же кошмаром магмэллиан, как некроманты — извечным кошмаром людей. Древняя магия имперсонификации по своей технике отличалась от общеизвестной трансформации и многими считалась утраченной еще несколько тысячелетий тому назад, кажется, как раз с падением фоморов. Конечно, ходили слухи, что запретное и порочное искусство все еще где-то тайно хранится неким мрачным кругом посвященных, что мимики-имперсонификаторы время от времени появляются то тут, то там и дискредитируют честных фейри (как будто такое явление, как честный фейри вообще существует!), но все это смахивало на байки и фольклор. Похоже, что фоморы так затравили бедных Детей Маг Мэлла своим мастерством имперсонификации, что те по сей день не избавились от предубеждения относительно этой сферы магии.

А ведь было бы так здорово просто принять облик заурядного человека!

— Киэнн, ведь люди — не фейри, с точки зрения большинства наших — вообще животные. В них точно нельзя трансформироваться?

Он покачал головой:

— Я не знаю как. И вообще наши кривят душой. Детеныша макаки нельзя сделать подменышем-фейри, ребенка человека — можно.

Эйтлинн хотела еще что-то сказать, но потом просто обреченно кивнула:

— Понадобится твоя помощь.

Трансформироваться в собаку она никогда не пробовала. Легче всего ей давались облики морских животных: акулы, касатки, гигантского кальмара, мурены. В крайнем случае — крупного альбатроса. А собака… Больно надо оно ей было!

Киэнн тоже кивнул, чуть дернув уголками губ:

— Я постараюсь сделать трансформацию не слишком болезненной. Но, если что, пожалуйста, не кричи.

Эйтлинн невольно сжалась в комок:

— Только не в болонку какую-нибудь, — храбрясь, проворчала она.

— Ретривером будешь. — Киэнн придвинулся ближе и положил ладони ей на макушку. По телу прошла колючая волна.

Эйтлинн покрепче стиснула зубы, ожидая такой же пытки, как четыре года назад, когда никс впервые превращал ее в тюленя. Но, на удивление, процедура больше походила на особо интенсивный массаж, может быть, иногда с сопутствующей депиляцией. Или скорее некой депиляцией наоборот, когда волоски вытягивали, заставляя расти, крепнуть, густеть. Ей до внутреннего зуда припекло спросить, кому сказать спасибо: навыкам Киэнна или собственному, уже достаточно натренированному для трансформаций телу, но гортань успела видоизмениться настолько, что ничего, кроме собачьего лая из нее не вылетало. Впрочем, его звук чуткому уху Эйтлинн казался немного фальшивым, точно лаяла не настоящая собака, а актер озвучки за кадром. Интересно, люди это тоже услышат? Надо постараться держать язык за зубами.

Киэнн потрепал ее по загривку.

— Хороший песик. — Насколько знала Эйтлинн, собак он не слишком любил. — Повиляй, что ли, хвостом, если все в порядке? Если нет, можешь тяпнуть. Только не очень сильно, пожалуйста.

Хвост. Как им виляют-то вообще? Эйтлинн попыталась вспомнить ощущения хвоста. Хвост дельфина — не совсем то же самое, что хвост собаки, но все же. Получилось как-то очень вяло.

— Точно? — Голос Киэнна тоже звучал немного непривычно, все-таки и слух у собак немного другой.

Эйтлинн повторила взмах хвостом уже более уверенно.

— Ну ладно.

Лодка, крадучись, вошла в смрадное устье закованной в грязный бетон реки, название которой Эйтлинн никак не могла припомнить, и незаметно пришвартовалась между ржавых контейнеров на берегу и груженых песком и щебнем барж на воде. Раздолбанная вдрызг бетонная площадка по левую сторону русла походила то ли на огромный и уродливый производственно-складской комплекс с убогими товарными вагончиками, то ли на необычайно упорядоченную свалку. По правую сторону лежал выгоревший пустырь, вероятно, претендовавший на звание парка. Вонь жженой резины, раскаленного на солнце металла, лежалой древесины, бензина, аммиака и выхлопных газов били в чуткие собачьи ноздри как молот по наковальне. Эйтлинн жалобно заскулила, тщетно прикрывая нос лапой.

— Отвыкла, дорогуша, терпи, что поделаешь. — Киэнну запахи наверняка досаждали немногим меньше, так что причину недовольства ретривера он разгадал безошибочно. — Пойдем через парк. Парк Сталеваров, если не ошибаюсь. Заодно лапы разомнешь.

Нарядный, старательно прикрытый дымкой фит фьяты катамаран еще на подходе принял облик насквозь проржавелого буксирного катерка, теперь же дымка неспешно развеялась, и светловолосый мужчина в рокерской кожаной куртке и рваных джинсах с золотистым ретривером без ошейника вышли на пустынный берег. Эйтлинн автоматически попыталась встать на две ноги и, не удержав равновесие, завалилась на бок. Сообразив, неуклюже встала, попробовала идти на четырех. Получалось все равно как-то неловко.

— Да не так, Этт, ты же не иноходец!

Ах да, как-то по-другому. Передняя правая вместе с задней левой? Это надо бы поработать над координацией движений. Никогда не думала, что собакам так сложно ходить. А бегают они как? Так же? Нет, наверное, скорее галопом. Кто бы технику преподал?

— ¡De puta madre![1] — пропел высокий мальчишеский голосок.

[1] Твою ж мать!

Эйтлинн обернулась. Она слишком поздно заметила, что из ближайших кустов сумаха, резко пахнущих клопами (надо полагать, этот запах и перебил ей запах человека), на них изумленно глазеет чумазый, оборванный латинос лет десяти от роду. Голые коленки разодраны в кровь, грязные, давно не стриженные волосы прилипли к шее, под мышкой мятая строительная каска — невесть зачем. Эйтлинн опешила и резко села, чтобы не позориться дальше.

Киэнн впервые за последние несколько дней почти по-настоящему улыбнулся:

— Это так-то тебя учили выражаться в присутствии взрослых, чико?

Пацан с вызовом вздернул расцарапанный нос:

— ¡No te entiendo![2]

[2] Я тебя не понимаю!

Король фейри снова хохотнул:

— Да ну? А за три бакса ты заговоришь по-английски?