– Я… – Она сглотнула. – Да пошел ты!

Он не сводил с нее глаз. Своих ясных, холодных, аквамариновых глаз, от взгляда которых она всегда слабела и начинала чувствовать себя деревенской дурочкой.

– Осторожнее, Илона. Я тоже умею быть грубым.

– Я тебя не боюсь, – глухо промолвила она, интонациями голоса опровергая это заявление.

– Ты боишься всего на свете. Неужели я – исключение?

– Ничего я не боюсь!

– Не боишься? – Ник запрокинул голову, нечаянно ударившись затылком о спинку кровати, и захохотал как безумный. – И это говорит человек, помешанный на бетонных заборах, железных дверях и квартирных сигнализациях. Господи, Илона, да ты же шагу не делаешь без телохранителя. Каждое твое появление на улице – это тщательно спланированная, просчитанная по минутам операция, как будто ты лидер какого-то политического движения, а улицы нашего города кишат вооруженными террористами, мечтающими расправиться с тобой. – Он заметил, как исказилось ее лицо, а рука с ремнем взметнулась вверх с явным намерением полоснуть его по губам, но даже не подумал закрыть рот: – Ты можешь говорить все, что угодно, и делать все, что угодно, потому что если кто и может меня напугать, то только не ты… Но прежде позволь мне процитировать одного человека, к мнению которого сегодня прислушиваются во всем цивилизованном мире. Если я навешу три висячих замка на решетчатые двери своего жилища, заведу огнестрельное оружие, собак и полицейского в комнате и буду при этом весело уверять, что ничего не боюсь, – то это верно и неверно одновременно. Мой страх заключен в висячих замках.[5]

В безмолвной ярости они уставились друг на друга. Один – не зная, чего ждать, другая – не зная, что делать.

От долгого пребывания в неудобной позе у Ника разболелась спина, поскольку большую часть времени он был вынужден сидеть, вплотную прижавшись к фигурной спинке кровати. Любая же попытка отстраниться приводила к тому, что к боли в спине немедленно присоединялась боль в плечах, не говоря уж об изнурительной борьбе с железом, вгрызающимся в запястья. Каждый из этих факторов, взятый в отдельности, не представлял собой серьезной проблемы, но вместе они изрядно действовали на нервы. Даже с закрытыми глазами он чувствовал на себе взгляд Илоны. Пристальный взгляд, изучающий взгляд. Можно было не спрашивать, о чем она думает. Она думала о том, как заставить его страдать.

– А что, если смогу? – услышал он ее шепот и открыл глаза.

– Не понял.

– Если я смогу тебя напугать. Что тогда?

Усмехнувшись, он покачал головой.

– Ты считаешь меня полным ничтожеством, правда?

– Нет. – Илона подошла поближе. Протянула руку, намереваясь погладить его по щеке, но он уклонился. – Не то чтобы ничтожеством, но… – Она все-таки погладила его, правда, не по щеке, а по волосам, и, ощутив трепетность ее прикосновений, он понял, что она уже все придумала. – Сын интеллигентных родителей. Умненький, воспитанный мальчик. Весь такой чистенький, аккуратненький, хорошо одетый… облизанный с головы до ног… Скажи, а ты вообще дрался хоть раз в своей жизни? Приходил домой грязный, рваный, с разбитым лицом?

– Я тебя умоляю… – поморщился Ник.

– А где ты ночевал последний раз?

– Последний раз – здесь.

– В тот последний раз, когда ты не ночевал здесь, – она изменила формулировку, а чтобы ему лучше думалось, хорошенько дернула его за волосы, – где ты ночевал?

Когда стало ясно, что отвечать он не собирается, Илона не спеша подошла к комоду, выдвинула один из ящиков и достала оттуда сначала удлинитель с трехметровым проводом, а затем электрические щипцы для завивки. Внимательно осмотрев то и другое, подключила удлинитель к розетке… к удлинителю, в свою очередь, щипцы… и с тяжелым вздохом, демонстрирующим всю глубину ее сожалений, повернулась к Нику. Ее улыбка напомнила ему улыбку Эль Драйвер из боевика «Убить Билла».

– Что-то ты побледнел, мой мальчик, – участливо проговорила она, помахивая постепенно нагревающимися щипцами в непосредственной близости от его лица. – Ну-ну, успокойся. Тебе достаточно сказать несколько слов, чтобы это прекратить.

Не переставая улыбаться, Илона поднесла щипцы еще ближе. Он не шелохнулся. Ближе, ближе…

– Не упрямься, дорогой. Скажи мне правду. В любом случае обещаю не портить тебе лицо. Ты был с женщиной, так? Вечером, когда ты вернулся с работы, от тебя все еще пахло духами. «Extravagance d’Amarige», очень стойкий аромат, я такими не пользуюсь.

Стараясь не двигаться, чтобы Илона не изувечила его просто по неосторожности, вдыхая запах раскаленного металла, Ник разглядывал ее – чуть задыхающуюся от возбуждения, с блестящими на лбу и на верхней губе капельками пота, с подтаявшими «стрелками» на глазах – и говорил себе: ну все, приплыли. Это даже нельзя назвать балансированием на грани фола. Это уже последняя глубина падения, полный абзац.

И не надо вставать в позу оскорбленной добродетели, мол, ничто не предвещало… Очень даже предвещало. Не так давно, разругавшись с ней на обратном пути из клуба «Кино», где он, по ее мнению, бессовестно флиртовал с какой-то певичкой никому не известного девичьего поп-коллектива, Ник наотрез отказался подниматься к ней в квартиру и заявил, что едет домой, в Хамовники. Илона промолчала, но как только машина остановилась около дома, бросила через плечо водителю: «Боря, проводи юношу до квартиры». Борис, косая сажень в плечах, окинул его с ног до головы ничего не выражающим взглядом, подошел вразвалочку, взял за руку повыше локтя и… как ребенка повел к подъезду. Стараясь не смотреть по сторонам, Ник послушно переставлял ноги – левую, правую, левую, правую – и думал только о том, как бы не уронить себя окончательно невольным стоном или гримасой. В лифте как назло – сплошные зеркала. Второй этаж… пятый… девятый… Когда наконец Илона открыла дверь и Борис со словами «твое место здесь, парень» втолкнул Ника в квартиру, у того уже чебурашки плавали в глазах.

– Ник, ты меня не слушаешь. Эй!.. – Щипцы для завивки переместились от лица к плечу и угрожающе зависли в сантиметре от кожи. – Где ты был и с кем? Я все равно заставлю тебя ответить на этот вопрос.

– Попробуй.

…Тогда-то и прозвенел первый звонок. Если ты с этого начинаешь, дорогая, то что же будет дальше? Вот так запросто отдать своего любовника на перевоспитание какому-то тупому громиле… Ну ладно, насчет тупого громилы – это, допустим, перебор. Борис – обычный, нормальный мужик, правда, здоровенный как мамонт. И все же она отдала тебя. Отдала. И что же ты сделал, герой? Может быть, оказал сопротивление? Ничего подобного. Дал привести себя, как осла в стойло. Вечером долго лежал без сна, прислушиваясь к ее шагам за дверью, к покашливанию, приглушенному голосу (болтала с кем-то по телефону). Двери не запирались, так что в принципе могла зайти в любой момент. Не зашла. Почувствовала, что это будет уже чересчур.