Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, я звала тебя слишком громко,
Стараясь перекричать свое сильно бьющееся
сердце.
Через некоторое время он вернулся, насквозь промокший под дождем, осторожно неся что-то маленькое в рукаве.
— Посмотри, что я нашел, — сказал он и показал что-то — я не могла понять что. — За комнатами отца.
Я не обратила внимания на испуганный вскрик Онаги, когда сын положил свою находку на колени. Это был листок мягкой, мышиного цвета бумаги с четкими тонкими иероглифами, которые почему-то напоминали мне усы или когти животного. Я наклонилась ниже над бумагой, чтобы прочитать стихотворение, которое было на ней написано.
— Видишь, кто-то обгрыз ее, — сказал мой сын.
Он показал мне разорванное горло, и я поняла, что каким-то непонятным образом спутала вещи. То, что принес мой сын, не было листком бумаги — это была убитая мышь. Я закричала, уронила ее и убежала в самую дальнюю и темную из своих комнат. Но даже там я не могла забыть, что у меня на коленях лежал предмет, который казался мне и мышью, и бумагой.
Я боюсь. Что со мной происходит? Со всеми нами?
Луна снова стала полной, когда я отважилась забраться под веранду Кая-но Йошифуджи.
Испачканный черными отметками, белый круглый веер лежал между бумагами. Я прижала к нему нос. От него пахло клеем и бумагой и едва уловимо, мускусом и тигровыми лилиями, загадочным образом смешанными друг с другом. Все запахи перебивал более свежий — грязный запах чернил.
Я осторожно взяла веер зубами и подняла его. Это оказалось очень неудобно. Однажды я несла в зубах соловья, он продолжал вяло трепыхаться, и одно крыло его тащилось по земле. Держать в зубах веер было так же трудно. Я высоко подняла голову и, осторожно ступая, понесла веер, стараясь не волочить его по земле.
Я знала, что с такой ношей меня могут легко заметить: идти с огромным светящимся в темноте веером было опасно. Но я все равно несла его и только когда оказалась в тени рододендрона, почувствовала облегчение. Зажав веер между лапами, я вдыхала его запах.
— Сестра? — после того, как прошла моя течка, мой Брат вернулся и Дедушка позволил ему остаться.
Все стало по-прежнему, как будто мы снова были детенышами.
— Оставь меня в покое! — сказала я, чувствуя, что повторяюсь — в последнее время в обращении с Братом я употребляла только это выражение.
Месяц назад Брат, чувствуя мою злость, убежал бы от меня. Но с тех пор он стал сильнее.
— Зачем ты взяла его? — спросил он и понюхал веер.
— Потому что он принадлежит ему. Он рисовал на нем.
— Вот в чем причина? — фыркнул молодой лис. — Он нарисовал множество вещей, но до этого ты ничего не уносила с собой.
— Он пахнет, как нужно. Он пахнет им.
Брат вытянул шею, чтобы лучше разглядеть чернильные отметины.
— Но здесь ничего нет. Для того чтобы что-то сделать, есть причины: голод, страсть, усталость, страх, веселье. Вот это причины.
— Люди делают разные вещи. — Дедушка подошел к нам сзади. — Они могут быть непонятны вам, сосункам, но у них на все есть свои причины. Твоя Сестра учится. Это горькие уроки. Из-за них она стала грустной.
— Но зачем ей это нужно?
— А ты попробуй остановить ее. Почему же ты не остановишь? — фыркнул он. — Она не должна делать этого. Но она сделала выбор. Она хочет этого.
— Неправда! — воскликнула я, пораженная мыслью, что мое несчастье может быть добровольным. Они проигнорировали меня.
— Тогда она просто сумасшедшая, — сказал Брат горько. Я зарычала на него и попыталась укусить.
— Как и мы все, — сказал Дедушка.
Была середина лета, моя жизнь стала потихоньку налаживаться. Не было больше дурных снов и нежелательных воспоминаний. В комнатах было жарко и душно, поэтому все свое время — насколько это было позволительно — я старалась проводить на веранде, окруженной цветущими глициниями. Со всеми экранами, которых требует скромность, возможно, было менее прохладно, но все же не так жарко, как в доме.
Одна моя подруга написала мне из столицы письмо, в котором сплетничала насчет того, что происходит на озере Бива, куда все уехали отдыхать. Она прислала мне подарок: отрез бледно-голубого материала, легкого, как дыхание сверчка, и просила смешать для нее духи, которые я делала в столице. Так приятно получить письмо от старой подруги! Мне кажется, я люблю ее еще больше, чем раньше, — лишь потому, что она вспомнила обо мне и написала письмо, пусть даже ей и нужно что-то от меня.
Мои коробочки для смешивания духов находятся в нелакированном сундуке, окруженные бутылочками с ароматическими маслами, маленькими баночками, ступками и пестиками. Одна баночка разбилась, когда мы ехали сюда, и теперь бумажки, повязанные вокруг горлышек бутылочек, пропитались маслом так, что их трудно прочитать.
В каждом пузырьке, в каждой баночке содержится что-то драгоценное. Вместе они составляют стихотворение удивительной красоты, но не имеющее смысла: алоэ, корица, сладкая хвойная смола, тюльпаны и гвоздика, воск и мед и мурасаки-лаванда. Эта коллекция масел была бы полна воспоминаниями, как старый дневник, если бы я чувствовала что-то, кроме белой гардении.
Пришел мой муж. Никто, кроме него, не входит в мои комнаты так стремительно, прямо, твердо и уверенно шагая по скрипучим доскам.
Он принес дурные известия, которые уничтожили возможность смешивать что-либо.
Она была на веранде, с неприкрытым лицом, под солнцем. Это выглядело еще более неприлично, чем в тот странный день, когда она кричала на лис. Я не уверен, что хочу видеть ее лицо, поэтому скромно присаживаюсь за лабиринтом экранов, который ее служанки соорудили вокруг нее.
— Жена.
— Муж! Я собиралась смешивать духи.
— Я понял. Чем это так пахнет? Это ведь не то, что ты намешала?
— Разумеется, я никогда не стала бы смешивать нечто такое тяжелое и непонятное. (В ее голосе чувствуется обида: наверное, я задел гордость художника.) Нет, извини меня. Одна бутылочка разбилась по пути сюда.
— Я уезжаю ненадолго, — вдруг выпалил я.
— Что? — прямо, бестактно, спросила она, но тут же поправилась. — Я надеюсь, твое путешествие будет приятным. Только я думала, что мы останемся здесь на все лето.
— Мы и останемся. Но я должен уехать.
— Это необходимо? Мой господин, я знаю, что ты не был счастлив с тех пор, как мы сюда приехали. (Я горько улыбаюсь: можно сказать, она права.) Возможно, тебе будет легче, если ты возьмешь себе в наложницы какую-нибудь девушку. Она поможет тебе прогнать мрачные мысли. Ведь даже здесь нам несложно будет найти благородную девушку из столицы, которая была бы счастлива проводить с нами свое время.