— Он отправляется в путешествие, дитя.

— Почему? Куда он едет?

— Кто знает? Возможно, он уезжает обратно в столицу. А может быть, это паломничество. Может, он услышал о каком-то старинном кубке в далекой усадьбе и едет, чтобы выкупить его. А может, ему просто не сидится на месте.

— Но как он может оставить свой дом? — спросила я. — Я даже не могу себе этого представить.

— Нет? Почему же? Когда приехали люди, ты довольно быстро оставила свой дом.

— Но это совсем другое: нам пришлось сделать это, чтобы выжить. К тому же мы не ушли далеко.

— Возможно, он тоже делает это, чтобы выжить. Для мужчины выживание — это гораздо больше, чем еда и крыша над головой.

— А что же еще?

— Откуда мне знать? — тявкнул на меня Дедушка. — Мужчины: это их природа — постоянно куда-то идти. А женщины обязаны их ждать. Но они возвращаются. Обычно.

— Он надолго уедет?

— Возможно, на несколько недель. А может, на несколько месяцев.

— Но он не может этого сделать!

— Почему нет? Как ты остановишь его? Ты лиса — ты можешь укусить его, тогда он заболеет и никуда не сможет поехать.

— Но…

Он оскалился на меня. В расстройстве я куснула палку и побежала обратно, чтобы посмотреть, что там происходит.

Пара пятнистых волов дремала в упряжке, к которой прицепили деревянную телегу, нагруженную свертками и дорожными сундуками. На скотном дворе лошади били копытами по лужам. Несмотря на дождь мухи гроздьями облепили головы животных.

Слуги собрались во дворе, одетые в прочную дорожную одежду темно-синего, белого и серого цветов из грубого льна и широкие соломенные шляпы, защищающие их лица от пыли. Йошифуджи в своих шелковых платьях казался белой цаплей среди простых болотных птиц. Он сел верхом на свою лошадь, которая выделялась ярким желтым пятном среди коричневых и чалых кобыл.

Он уезжал. Я не знала, когда он вернется. Но я не сомневалась в том, что мне следует сделать.

Я пролезла через незаделанную дыру в воротах и побежала за ним.

Хотя дождь не перестал, женщина стояла на веранде и смотрела, как уезжает ее муж. Когда он вернется? Он даже не смог сказать ей об этом, потому что они поссорились перед его отъездом — и он уехал, простившись с ней очень сухо.

Она написала стихотворение:

Что тяжелее для меня? —

Когда ночами я смотрю в твои светящиеся окна,

Но ты не приходишь ко мне,

Или когда ночью твои комнаты темны

И ты не можешь прийти.

Она не ждет, когда он приедет.

Я следовала за Йошифуджи и его мужчинами на расстоянии. Они ехали медленно, по протоптанной волами дороге, поэтому мне было несложно поспевать за ними. Хотя у меня не всегда получалось быть бесшумной, как я того хотела: я бежала по лужам, разбрызгивая грязную воду, шелестела сухим плющом и сорной травой. Но люди и их животные поднимали такой крик, они гавкали друг на друга, их телеги скрипели и стучали колесами — я не думаю, что они услышали меня, даже если бы я упала в стоячую воду с высоты.

Я никогда раньше не уходила так далеко от нашего сада.

Дорога шла через горы — всегда склон горы с одной стороны и ручей, рисовые поля или луга — с другой.

Когда проезжал Йошифуджи со своими слугами, люди сходили с дороги и ждали, стоя по пояс в мокрой траве, пока они проедут. Тогда я тоже пряталась. У некоторых крестьян были куры или утки: со связанными лапами, они висели на палках. Некоторые вели с собой волов или коз. Один маленький человечек вел на плетеной веревке собаку.

Нельзя жить рядом с людьми и не увидеть собаку. У фермера, жившего в долине, их было несколько, и иногда (до того, как приехал Йошифуджи) самая большая из них — коренастый черный кобель — приходила по большой дороге к разрушенным воротам и мочилась на них. Дедушка говорил, что это было далеко за пределами территории кобеля, и после него заново помечал нашу территорию. Я чувствовала, что у лис с этим кобелем было что-то общее, но мы игнорировали его, как игнорировали и кошек. А он, в свою очередь, игнорировал нас — но не наши метки.

А эта собака была другой. Я наблюдала за ней из дупла гнилого бревна. Она была примерно моего возраста, такого же размера. У нее была короткая жесткая шерсть желтого цвета и хвост, туго закручивающийся кверху. Она тревожно подняла уши, понюхала воздух. Она учуяла меня.

— Лиса! — Собака со всей силой рванулась вперед и порвала веревку. — Лиса! — гавкнула она и побежала на холм, где я пряталась. — Лиса, я убью тебя, я вырву твое горячее сердце и съем его, лиса! Я перегрызу тебе горло…

У меня не осталось времени, чтобы убежать, да и некуда было. Поэтому я как можно глубже заползла в дупло и оскалила зубы. Моя шерсть встала дыбом. Она бросилась на бревно.

— Я выпущу кишки из твоего тела! Я вскрою тебе череп и съем твой мозг…

— Оставь меня в покое, — сказала я. Это был почти неслышный выдох, но моя грудь разрывалась. — Иди назад к своей веревке и своему хозяину, ползай перед ним на брюхе и лижи ему руки. Или я убью тебя…

Она бросилась на меня, широко раскрыв пасть:

— Тебя нельзя приручить. Тебя даже нельзя съесть. И ты не друг людям!

Мне было уже все равно, кто кого убьет. Я просто знала, что мне нужно уничтожить ее, и мысль о ее крови в моей пасти свела меня с ума. Я не гавкала — кого мне было звать на помощь? — я оскалила зубы и прыгнула вперед.

По бревну ударили.

— Собака! — крикнул человек, заглушая гавканье собаки. — Убирайся! — Еще один удар по бревну, а затем сильный тяжелый удар, чуть приглушенный — палки о плоть. Сука завизжала и отошла от бревна. Я видела, как она униженно ползала перед человеком, который ее только что ударил. Человек обмотал веревку вокруг ее шеи и потащил суку вниз с холма, к дороге.

— Куница! — крикнул он остальным людям.

Я ждала до тех пор, пока не перестала слышать удаляющиеся шаги волов, и только потом выползла из своего укрытия. На дороге уже никого не было. Йошифуджи и его слуги скрылись за поворотом.

Я могла найти путь назад и вернуться домой или пойти вперед, где я не знала ничего и никого, кроме Йошифуджи. Я выбрала движение вперед.

Они остановились сразу, как начало смеркаться, на маленькой поляне, рядом с холодным ручьем, который пересекал дорогу.

Я поймала маленькую хромую белку и съела ее. Мне не хватило. Я все еще была голодна, но боялась уходить далеко от поляны. Они были всем, что у меня осталось — Йошифуджи и его слуги. Я наблюдала за ними, пока не стало совсем темно. Их костер погас, превратившись в маленькие красные угольки, тлеющие в золе. Двое мужчин о чем-то тихо говорили. Остальные спали.