— Считаешь своих родителей тюремщиками?

— Все мы были их собственностью. Понимаешь, с самого рождения нас воспитывали так, чтобы мы повиновались. Мы ужасно боялись их, и на то были причины. Мы знали, как карается неповиновение.

Он с трудом заставил себя спросить:

— И как?

— Зависело от нарушения и их настроения. Если они были в хорошем настроении, тебя могли просто выгнать ночевать в сарае. А если в плохом… то…

— То?

— Однажды Тессель излупили ремнем по спине за то, что она принесла грязь в дом. — Ева крепче сжала его руку. — Как‑то мать наступила мне на пальцы, когда я не смогла доесть и попыталась выбросить остатки в помойное ведро.

Даниель тихо чертыхнулся. От рассказов о такой жестокости у него скрутило живот.

— А люди ничего об этом не знали? Соседи ваши?

— Мой отец был местным врачом. Он сам занимался нашими увечьями, если наказания заходили слишком далеко. Взрослые видели в нем лишь эксцентричного человека, но уважали его. Думаю, они просто были слепы. Дети подозревали, что у нас не все ладно, но не понимали, что именно. Нас считали просто семьей со странностями.

В комнате долго царило молчание. Мысли Даниеля крутились вихрем. Он рассеянно перебирал пальцами ее волосы. Волосы, яркий оттенок которых так восхищал его.

— Когда ты начала красить волосы?

— Это было первое, что я сделала, когда мы приехали в Амстердам. — Она тихо рассмеялась, и этот легкий смех согрел его кровь, которая стыла в жилах, пока он слушал ее. — Видел бы ты ванну после того, как я закончила. Она была похожа на место кровавого убийства.

И прежде чем он успел хоть как‑то отреагировать на внезапную смену атмосферы, она приподнялась над ним, обхватив его бедра своими. Ее соски коснулись его груди, и, несмотря на то, что они только‑только завершили любовный акт, он снова был готов к действию.

Застыв над ним, Ева пристально смотрела ему в глаза.

— Теперь ты понимаешь, почему я никогда не согласилась бы на наш брак, если бы он означал, что я стану твоей собственностью? То, что мы занимаемся любовью, ведь не изменит этого, да?

На душе у него стало легче. Конечно, правила их союза остаются в силе. Никакие душещипательные разговоры их не изменят.

Следующая неделя промелькнула почти незаметно. Пока в их крыле замка шел ремонт, они много времени проводили вместе: гуляли по улочкам Пизы и Флоренции, ходили в музеи, неспешно обедали в ресторанчиках, а ночами самозабвенно занимались любовью.

Они многое узнали друг о друге. Даниель рассказал, что стремится создавать здания, в которых гармонично сочетались бы наследие прошлого и современные архитектурные тенденции. Они обсудили, с чего Еве лучше начать некоммерческий бизнес по консультированию состоятельных людей в вопросах благотворительности. Оба сошлись на том, что этим будет лучше заняться после того, как замок перейдет во владение Даниеля, и решили, где будет их главный дом. Они переговорили об очень многом, но ни разу не заводили бесед о чем‑то личном. Так было безопаснее.

Ева не собиралась рассказывать Даниелю о своем детстве, сожалеть о том, что это произошло, было поздно. Кроме того, Даниель был ее мужем, так что ему стоило бы знать о ее прошлом, даже если он этого и не хотел. Это стало для нее еще и напоминанием о том, что надо держать свои чувства при себе. Она не собирается принадлежать Даниелю или кому‑то другому. У него не должно быть ничего, чем он может ранить ее.

Она не была глупышкой. Сейчас между ними все прекрасно, но ведь это самое начало их совместной жизни. Рано или поздно Даниелю она наскучит, и его потянет на поиски новых приключений. И когда это случится, ей придется закрыть на это глаза. А если она не сможет, то ничего не останется, как собрать вещи и уйти.

Она надеялась, что он охладеет к ней не слишком скоро. Что он останется верен ей хотя бы до их первой годовщины и успеет пожертвовать на благотворительность внушительную сумму. Так Ева говорила себе, но каждое утро, просыпаясь в его уютных объятиях, слышала в своей голове голос, который советовал ей сильно не обольщаться на этот счет.

Эти мысли не мешали ей желать, чтобы это подобие медового месяца не кончалось, однако ничто не длится вечно. Через шесть дней после того, как они стали любовниками, они вернулись с дневного спектакля и обнаружили, что новый рабочий кабинет Даниеля готов.

— Прекрасный кабинет, и как быстро его сделали, — заметила Ева, оглядывая просторную комнату с бирюзовыми стенами, рядами полок и шкафов из ореха.

— Вот, что получаешь, когда платишь втройне за срочность, — с усмешкой отозвался он. — Большинство рабочих трудились на строительстве больницы на Кабальерос, где привыкли к дополнительным часам работы и повышенной оплате.

— Его, должно быть, совсем скоро закончат?

— Торжественное открытие в этом месяце.

— Ты поедешь?

— Если мы откажемся, моя сестра нас убьет.

— А твоя мама там будет?

— Ничто не сможет помешать ей приехать на открытие мемориала любимого сына.

Он произнес это легко и непринужденно, но что‑то в его голосе заставило ее подумать, что ему совсем не весело.

Сердце Евы сжалось, она протянула руку и нежно погладила его по щеке.

— Не знаю, был он ее любимчиком или нет, но уверена, что она обожает тебя.

Он явно напрягся, однако заставил себя улыбнуться.

— Никогда не сомневался в матушкиной любви.

Потом взял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Мне пора вернуться в реальный мир. Нужно проверить, как там идут дела: переговорить с адвокатом по поводу оформления наследства, пообщаться с бухгалтером.

— Я могу чем‑то помочь?

Несколько секунд он изучающе смотрел на нее, размышляя.

— Ты помнишь, что через восемь дней Рождество?

— Надо же, совсем вылетело из головы.

Рождество она праздновала только с Иоганном. Несмотря на ограниченные средства, они всегда старались сделать этот день особенным. Ее родители, не отмечавшие даже дни рождения собственных детей, считали Рождество бессмысленным языческим праздником. С тех пор как Иоганна не стало, Ева словно вычеркнула декабрь из жизни. Она научилась ходить по улицам и магазинам, не замечая ярких украшений и огней, не слыша звучащих отовсюду рождественских песенок.

— Назначаю тебя ответственной за украшение нашего дома. Понадобится ель высотой примерно три с половиной метра, ну и все, что, по твоему мнению, сделает наши покои праздничными.

— В этом деле у меня маловато опыта, — предупредила Ева, хотя Даниель заметил вспышку предвкушения новой волны удовольствия в ее голубых глазах. И как только он мог думать, что они холодные? Глаза Евы всегда светились теплотой, когда она смотрела на него. — Но я постараюсь. А что ты обычно делаешь в Рождество?