— Да ну! — Она чуть не рассмеялась.

— Послушайте. А ведь я подумал, что это писал мужчина.Очень похоже на мужскую точку зрения. Поэтому и решил, что брать у меняинтервью прилетит мужчина. Я не из тех, кому для разговора присылаютжурналисток.

— Почему нет?

— Потому что иногда, милая леди, я веду себя какдерьмо. — Он рассмеялся низким, мягким смехом.

— Так, значит, вот вы чем занимаетесь? Вам нравится?

Он неожиданно по-мальчишески смутился и отпил кофе.

— Да, пожалуй. По крайней мере иногда. А вам самойписательство кажется заманчивым?

— Да. Я люблю писать. Но «заманчиво» звучит как-тонеубедительно. Это совсем не хобби. Во всяком случае, для меня. Для меня этоважно. Очень. Настоящее что-то, в отличие от всего остального.

Она почувствовала себя совершенно беззащитной под егонеподвижным взглядом, как будто он незаметно подвинул к ней свой стол, и неона, а он берет у нее интервью.

— То, что я делаю, и для меня важно. И реально.

— Это видно по книге.

— Вы читали? — Он, казалось, удивился. Онакивнула.

— Мне понравилось. — А он забавный…

— В последней меньше эмоций и больше профессионализма.Я, кажется, понял, как нужно писать.

— Первые книги всегда чересчур эмоциональны.

— У вас есть книги? — Опять они поменялись ролями.

— Нет — пока. Скоро будут, надеюсь. — Вдруг ейстало тоскливо. Она занималась литературной работой, трудилась в поте лица семьлет, а он играючи написал, да не одну, а целых две книги. Кизия завидовала.Этому и еще многому другому. Его стилю, смелости, умению стоять на своем и сголовой уйти во что верит… но ведь ему нечего терять… Она вспомнила о покойнойего жене, о ребенке и вся задрожала от сознания того, что где-то внутри негоспрятана нежность, очень глубоко спрятана.

— Еще один вопрос, и перейдем к вашему интервью. Чтоозначает "К"? Так или иначе, К.-С. Миллер — не похоже на имя.

Она рассмеялась и чуть было не решилась выложить ему всюправду: я Кизия, Кизия Сен-Мартин. «К.-С. Миллер» — псевдоним. Он был из тех,кому говорят только правду. Иначе не получается, да и не хочется лгать. Нонельзя терять голову. Глупо все испортить ради одного мгновения искренности. Несовсем обычное имя, это правда… но ведь он мог видеть ее фото где угодно, когдаугодно, и в следующее мгновение он бы…

— "К" — значит Кейт, любимое имя тетки.

— Кейт. Чувственное имя. Кейт Миллер. Чувственная КейтМиллер.

Он засмеялся, прикурил сигарету, а она поняла, что онсмеется над ней, но по-доброму. Взгляд его опять напомнил ей отца. Невероятно,но они были похожи… может, смеялись одинаково… Или одинаково бескомпромиссносмотрели на Кизию, будто зная все ее секреты, ожидая, что она сама раскроется ивсе выложит. Но что он мог знать? Да ничего. Она прилетела взять интервью, изовут ее Кейт.

— О'кей, мисс, закажем завтрак и займемся делом.

Забавы и игры кончились.

— Прекрасно, мистер Джонс, я готова. — Она досталаблокнот с записями, сделанными прошлым вечером, ручку и облокотилась на спинкустула.

Два часа пылко, но путанно рассказывал он о шести годах,проведенных в тюрьме. О том, каково жить, будучи осужденным на неопределенныйсрок: как он объяснил, калифорнийский феномен состоял в том, что человекаосуждали по статье на срок «от пяти — пожизненно» или «от трех — пожизненно» иточный срок предоставляли определять специальному совету или тюремным властям.Даже судья, выносящий обвинительный приговор, не вправе определять срок,который человек проведет в тюрьме. Осужденный на неопределенный срок могсостариться в тюрьме — многие так и жили, забытые, потерянные, не надеясь ужена реабилитацию и свободу, вообще ни на что не надеясь. В конце концовнаступает момент, когда и это не имеет никакого значения.

— Но меня не забудешь. — Ухмылка искривила еголицо. — Они не чаяли от меня избавиться. Я был как соринка в глазу. Комунужен заводила?

Лукас подбил заключенных требовать лучших условий труда,справедливого разбора дел, нормальных условий для встреч с женами, возможностейдля учебы. Они выдвинули его своим делегатом.

Рассказал о том, за что сидел, — на редкостьбесстрастно:

— Двадцати восьми лет от роду я был все еще дуракдураком. Жизнь, казалось, надоела, все равно хорошо я бы не кончил. Мертвецкипьяный, накануне Нового года, ну и… дальше вы знаете. Вооруженный грабеж, еслине сказать больше. С незаряженным пистолетом залезли в винный магазин, взялидва ящика виски, ящик шампанского и сотню долларов. Деньги я брать не хотел, номне всучили. Я только хотел достать выпивку, чтобы хорошенько отпраздновать сприятелями Новый год. Потом пошел домой и расслабился. А после полуночи менявзяли… Счастливый Новый год вышел. — Он сконфуженно улыбнулся, а потомопять лицо стало серьезным. — Сейчас смешно, а тогда было не до смеха.Представляете, сколько сердец разбивается, когда близкий человек ведет себяподобным образом…

Во все это трудно было поверить. Конечно, он поступил тогдабезобразно. Но шесть лет за решеткой и смерть жены из-за каких-то трех ящиковспиртного? Внутри у нее все медленно перевернулось, а в сознании всплыли сценыобедов в «Ля Гренвиль», «У Максима», приемы, коктейли… Завтраки, обходившиеся всотню долларов, реки вина и шампанского, которое потом никто и под дуломпистолета пить уже не мог…

Лукас естественно перешел к воспоминаниям юности,проведенной в Канзасе. Ничем не примечательный период, самыми большимипроблемами были рост и любознательность — и то и другое не соответствовало его«возрастной группе». Вопреки опасениям Симпсона, что Джонс окажетсявоином-одиночкой, Кизия нашла в нем искреннего и простого собеседника. Черезнекоторое время она почувствовала, что знает о нем буквально все, и бросилавести записи. Гораздо легче разглядеть душу человека, когда сидишь и простослушаешь: политические взгляды, интересы, мотивы, случаи из жизни, люди,которых он любит, и те, кого ненавидит. Потом она вспомнит все до мельчайшихподробностей.

Больше всего поразило Кизию то, что он ни о чем не жалел.Решительный, гневный, заводной, заносчивый, жесткий. Но одновременно верныйсвоим убеждениям и ласковый с людьми близкими. А еще он любил посмеяться.Баритональный смех его часто звучал в гостиной; Кизия расспрашивала, а онразвлекал ее воспоминаниями из далекого прошлого. Только в начале двенадцатогоон потянулся и встал.

— Как ни жаль, Кейт, но пора закругляться. В полдень уменя встреча с новой группой, нужно еще кое-что подготовить. Может, ваминтересно еще послушать? Вы редкий слушатель. Или пора в Нью-Йорк? — Онкружил по комнате, рассовывая по карманам листы и ручки, через плечо бросая наКизию взгляды, которые обращают только к другу.