Вот тут она заплакала, да как! Слезы лились таким потоком, что я стала подумывать о вызове врача. Но вдруг глаза ее высохли.

— Что вы хотите за такое разрешение? Ваши условия.

Такого я от нее не ожидала.

— Ольга Васильевна! Делаю скидку на ваше состояние, но больше такого не говорите. Кремация тел потерпевших от преступления не разрешается. Посидите в коридоре, я сама поставлю печать на разрешение захоронения.

Я взяла в руки документ и поднялась.

— Нет! — Она ухватилась обеими руками за стол. — Дайте разрешение на кремацию. У меня нет денег на похороны. Мне негде его хоронить. Я не хочу хоронить его на Южном кладбище, в чистом поле. Он хотел, чтобы я его кремировала…

— Ольга Васильевна! Дать вам воды? — Я налила в чашку воду из чайника и протянула ей, но она с неожиданной злостью оттолкнула мою руку, и вода пролилась на стол, чуть не залив бумагу, которую я написала для нее. Я схватила со стола разрешение и смахнула с него каплю воды.

— Простите! — Она смотрела на меня умоляющими глазами. — Давайте бумагу.

Она выхватила у меня разрешение и хлопнула дверью кабинета. Я вздохнула и стала вытирать со стола мокрое пятно, но через три минуты Ольга появилась снова.

— Мария Сергеевна, я хочу похоронить Виктора в Ивановской области, у него на родине. Нужно еще какое-то разрешение на вывоз его тела?

— Да, сейчас я напишу вам его. — Я написала разрешение на вывоз тела и протянула его Ольге.

Она, даже не поблагодарив и не попрощавшись, снова хлопнула дверью кабинета.

Только когда по коридору простучали к выходу ее каблуки, я спохватилась, что неплохо было бы допросить ее о возможной связи ее мужа с остальными потерпевшими. Выглянув, я увидела, что коридор пуст, и махнула рукой. В конце концов, сейчас она в таком состоянии, что никакого толку от допроса не будет.

Вздохнув еще раз, я взялась за телефон и обзвонила двух вдов и жену последнего оставшегося в живых потерпевшего, Селько. Выяснив, что одного из потерпевших похоронили неделю назад, а похороны второго были позавчера, и поинтересовавшись состоянием Селько, я вызвала женщин на завтра к себе, чтобы покопаться в круге общения потерпевших. Где все они могли пересечься?

Записав в календарный план время, на которое вызваны свидетели, я позвонила Кужерову. Разговаривая с ним подчеркнуто сухо, я поставила его в известность о том, что на всех местах происшествия обнаружен след руки одного и того же человека. Фужер же в разговоре со мной заискивал, униженно благодарил за отмазку от начальства и, похоже, искренне не мог понять, на что я взъелась. Ладно же, приди только, я тебе припомню сплетни!

— В общем, Сергей, я завтра всех женщин допрошу, кроме Коростелевой — она пока невменяема. А ты подключайся, будем копаться в их белье. Что-то должно быть между ними общего, где-то они должны были пересечься.

— Ага, если только ты тогда правду не сказала. Ну в смысле, что всех их грохнули по ошибке, вместо Коростелева.

— Ну да, это тоже надо учитывать. И еще, знаешь, что? Запроси Экспертно-криминалистический центр МВД — может, где-то изымались итальянские “беретты”, год выпуска узнай у наших экспертов. Из нее стрелял наш последний киллер, беглец.

— Понятно. А что, может, чего и установим.

Закончив разговор с Сергеем, я положила трубку, и тут же раздался звонок. С видимым неудовольствием я ответила:

— Алло! — поскольку под вечер очень любят звонить зональные прокуроры с какими-нибудь гадостями. А я, кстати, вспомнила, что городская еще не поинтересовалась у меня подробностями побега задержанного.

Но волновалась я зря, зональным я на фиг сдалась. Это звонила моя подруга Регина с удивительно оригинальным на сегодняшний день вопросом:

— Ну как у тебя с Александром?

— А что вдруг ты спрашиваешь?

— Да я слышала, что он тут у тебя ночевал… — небрежно бросила подруга, не имеющая никакого отношения ни к милиции, ни к прокуратуре, ни к судебно-медицинским кругам.

— Знаешь, я даже не буду спрашивать, откуда тебе это известно, — устало сказала я.

— А я тебе и не скажу. В вашей криминальной тусовке я хорошо усвоила, что сдавать свои источники — дурной тон.

— А тебя не учили, что задавать вопросы об интимной жизни — тоже не верх деликатности?

— Ну чего ты, прямо. Я же тебе добра хочу. Сегодня вечером заеду. — И не дожидаясь моего согласия, она положила трубку.

Значит, надо зайти в магазин, купить что-нибудь деликатесное для Регины. Для Хрюндика обед есть. Собравшись, я позвонила домой.

— Котенок, ты почему так долго не подходил к телефону? — начала я строго допрашивать сына, дождавшись ответа.

— Я читал.

— Похвально. Приду, посмотрю, что читал. Уроки как?

— А что им сделается?

— Пока ты за них не возьмешься, им ничего не сделается. Жабу покорми.

— Тараканы кончились, — ответствовал ребенок, по-моему, не отрываясь от книги.

— Ладно, готовься, скоро буду.

Дома я обнаружила, что дитя опять кусочничало, трескало чипсы и плавленый сыр, а читало всего лишь журнал “Плейстейшн”, а вовсе не приобщалось к сокровищнице мировой литературы. Но в общем и целом особого бардака не наблюдалось. Вечер прошел в мире и спокойствии, а когда я упихала чадо спать, пришла Регина.

Была она непривычно тиха и грустна, скромно устроилась в уголочке на кухне и стала жаловаться мне на жизнь. К ней вернулся один из ее многочисленных молодых любовников, ранее отставленный, с которым она теперь не знает, что делать.

— Конечно, нормальные бабы сказали бы — зажралась. Он парень-то неплохой, а в постели вообще сказка, на мне научился, отточил мастерство. Но кроме этого — ноль. Не работает, даже дома пыль не вытрет. Не читает, кино не смотрит. Как домашнее животное, вон, как Василиска твоя. И на улицу не выгонишь, жалко.

Я прыснула. Регина сказала это с таким жалостливым видом, что я представила ее хахаля на голубой атласной подушке с бантиком на шее. И с пушистым хвостом.

— А что ты смеешься? — продолжила она. — Парень ласковый до безумия. Все время ручки мои гладит и в глаза смотрит. Естественно, при этом я должна либо восседать, либо возлежать. А обед кто приготовит?

— А что тебе не нравится? Живите без обеда.

— Вот и живем, — вздохнула она. — Дай поесть-то чего-нибудь.

— Извини. — Я спохватилась, что, заслушавшись, ничего Регине не предложила.

— На стол не надо накрывать, вот сюда мне, на диванчик, на подносе дай что-нибудь, я погрызу.

Я накидала Регине на поднос ее любимых погрызушек — соленой соломки, сырных палочек с кунжутом, чернослива, кураги, поставила чашку с кофе, а сама села напротив и приготовилась слушать дальше.